Сороковые... Роковые - Надежда Михайловна (2016)

Едва вышли, к подъезду подъехала старенькая Ауди — за рулем сидел Сергей:

— Привет, Варюха. Вот, как в том фильме — махнул, не глядя, наши-то красавицы там так и сгниют, если Леш с Панасом и Гринькой не сообразят, что с ними сделать. Если, опять же — живы останутся. Это сын? Похож на тебя!

Пожали друг другу руки, Данька, не слушая маму, подогнал свою девятку и поехали, Сергей заехал за Толиком. У ментовки уже ждали Иван с Костиком и подходил к зданию прихрамывающий Игорь, бережно поддерживая высокую бабулю.

— Так вот вы какие, друзья Игорёшкины? — бабуля уж очень пристально разглядывала всех. — Вижу, хлебнули, в самый лихой год попали. Евдокия Петровна я, бабуля вот этого охламона.

В дежурке их не задержали, сразу же провели к начальнику, бабуля пошла с ними, и как-то так получилось, что её поддержка очень помогла им. Бывшая фронтовичка постоянно кивала головой во время рассказа попаданцев, подтверждая, что так все и было.

В кабинете сидело аж пять серьезных, явно не рядовых мужиков, которые цепко и пристально рассматривали всех пришедших.

Евдокия Петровна сразу же пояснила:

— Я пришла не как бабуля внука, а как фронтовичка, знающая то время не понаслышке.

— Прежде чем начнем разговор, скажите, пожалуйста, как наш Ищенко, раненый в последние минуты пребывания там? — спросил Сергей.

— Ищенко Сергей Николаевич после небольшой операции был в реанимации, сейчас переведен в палату, состояние средней тяжести, в сознании, очень переживает, что не с вами.

— Ну с чего начнем?

— С начала… Сергей с Иваном, не вдаваясь в подробности, сжато рассказали обо всем. Начальники слушали внимательно, не перебивая, в кабинете стояла тишина, только шумно вздыхала бабуля Миронова. Когда Сергей сказал:

— Ну вот, вкратце и все! — опять была тишина, потом негромко спросил самый старший из пятерых:

— Страшно было?

— Даже не столько страшно, хотя это тоже было, сколько тяжело. Люди там все такие, как бы выразиться поправильнее? Задавленные, испуганные, от всего шугаются, глаза поднять боятся. А мы, зная, что будет дальше, вынуждены были тоже изображать покорных, а так хотелось…

— И как вам немцы?

— Немцы, они разные. Есть и твари, особенно эсэсовцы, те, похоже, родились тварями, есть и другие, вон как нашего мелкого друга Грини приятель — сигаретами угощал, предупреждал пару раз, чтобы в райцентр не приходил — облава. Но самые мерзкие и ненавистные сволочуги — это полицаи. Там давить всех надо, такая мерзость, не успели наши отступить — полезли как клопы, гады!

— А Вы, Варвара Федоровна, как выживали?

— По-всякому, был момент, когда с жизнью прощалась — схватил шедший за мной здоровый рыжий немец, потащил в хату. Хорошо дома оказался денщик квартировавшего там майора — выручил, а то… не выжила наверное.

— А майор не обижал?

— Нет, это был не эсэс, а какой-то присланный для проверки из Берлина — чин, вроде как наш теперешний аналитик, он все больше по поездкам мотался, а эти, истинные арийцы, лебезили перед ним. Нам повезло, что поблизости партизан не было, лес Брянский километрах в ста начинался, и эти, хвашисты, как говорят местные, так не лютовали, а ближе к тем местам постоянно карательные операции были. Откуда знаю? Ищенко у нас паяльщик-лудильщик был на базаре, всегда в курсе новостей. Ему полицаи свои всякие зажигалки, часы, всякие будильники, замки притаскивали в ремонт, ну и трепались, а он слушал и запоминал.

— А как же нужным людям сведения передавали?

— Ребятишки приходили из Березовки, приносили из деревни всякие примусы-кастрюли (у женщин брали — те в имении работали, когда ходить-то, не отпускали никого — арбайтен, в ремонт) — там такая рухлядь, даже в музей не годится, а Николаич ремонтировал, матерился, но хоть ненадолго запаивал. Прялки, мельнички, чего только не ремонтировал… Вот с ними и передавали сведения.

— Ребятишки какие?