Сороковые... Роковые - Надежда Михайловна (2016)

Та только безнадежно взмахнула рукой, а Василь горько-горько посмотрел на него.

— Василь, я слово дал!

Ефимовна, поглядев по сторонам, пока не было вблизи никого, негромко хвалила Гущева у колодца при бабах, они поудивлялись:

— От ведь, у такого батька хороший ребятенок вырос. От што значит, у бабки сваёй растёть, ёна женка добрая, помирать тагда собиралася, а сейчас гаворя — унука надо хоть до ХФЗУ дотянуть. Бабоньки, а ведь наши-то, сказывают, совсем недалече. Вон, погромыхиваеть, як у сорок первом.

— А ну, пошла отседа! — заорала одна из них, увидев приближающуюся сплетницу Агашку.

— От ведь, животина клятая, чисто баба любопытная! — она хитро перевела стрелки и замахнулась на выглядывающую из подворотни собаку, которая была как выразился дед Ефим:

— Великого ума. Як немчура прийшли, она ни разу не гавкнула, знаеть, что стельнуть, не то что иные бабы!! — явно намекая на Агашку.

Бабы, шустро похватав ведра, тут же поспешили по дворам, да и показавшиеся в конце улицы два полицая тоже придавали им прыти. Агашка же зацепилась языком с ними, но полицаи это не бабы — тут же шуганули придурошную куды подальше.

В Березовке с отъездом Краузе стало намного сложнее с пропитанием — работавшие в имении худо-бедно были сыты, да и редкая из женщин съедала свой небольшой кусок серого хлеба — все старались отнести домой, сейчас же и этого не было.

Ребятишки собирали на лугу щавель, из которого, добавляя крапиву, а то и лебеду, варили супчики. Гриньку дед Никодим давно научил определять луговые грибы — вот и показывали ему малолетние ребятишки свои найденные грибы, он сначала ругался, а потом молча отбрасывал несъедобные и растаптывал их ногами — мало ли какой малец перепутает.

Ему усиленно помогал Колька Гущев, а потом как-то само собой пошло у них, собирать в недоступных для мелюзги кустах мелкую малину, дички яблонь, делили по справедливости на количество детей. Гриня попутно, зорким взглядом приглядывал, что может пригодиться у хозяйстве.

На удивленный вопрос Кольки кратко сказал:

— От прийдуть наши — усё сгодится!

А Гущев как-то испуганно сжался.

— Ты чаго?

— Як чаго, я жеж сын гада!

— Хе, сын, уся Бярезовка знает, што ты не в яго и бабу свою старую не бросил.

— Я, Гринь, як наши прийдуть, буду у хфзу проситься, на станке хочу!

— Э, не, я у дяревни батька буду ждать, и хай уже Василь пойдеть учиться дальше, ён грамотнай!

В июле, в конце стало совсем напряженно, немцы — озлобленными, а местные полицаи повели себя по-разному.

Еремец собирал потихоньку семью в дальний путь, где-то в западных областях, присоединеных у тридцать девятом годе к СССР, был у него стародавний дружок, от туда и собрался доехать, Агашка, припершаяся со свежими сплетнями и в сенях ухватившая последние слова, тут же разнесла по деревне, что Еремец убегаеть. И случилось так, что через пару дней Агашку увезли у Раднево, у тюрьму, больше в живых её никто не видел.

А в Березовку почему-то переехал жить який-то помошчник у гестапо с беременной Милкой, которая вот-вот должна была родить от яго.

Деревенские проскакивали бегом возле двора Шлепеня — немец занял самую крепкую хату, про школу уже никто не вспоминал.

— Не до школы стало падлюкам! — ругался Гринька, таская школьные принадлежности, которые добрый немец не сжег, а просто приказал выкинуть в канаву. Ребятишки шустро, как муравьи, расташчили по хатам, Гринька крепко запомнил у каго чаго на хранении.

Деревня жила ожиданием наших, ой как ждали люди, как с надеждой вслушивались в далекое, еле слышное иногда громыхание. У домах усе разговоры начинались:

— От, як наши прийдуть…