Сороковые... Роковые - Надежда Михайловна (2016)

А в далеком Альфхаузене разгружали имущество Краузе-старшего. Пригнали десяток пленных, из ближайшего лагеря, на которых было страшно смотреть, скелеты в полосатых робах. Пашка, не выдержав, отошел подальше, потом, видя, что облепившие скелеты никак не могут затащить тяжелый, старый, ещё 17 века, буфет из дуба, шумнул двум солдатам, чтобы помогли. Пленные едва выползли из дома, Пашка громко скоманлдовал:

— Отдих, двадцат минутен!

А когда пошел в дом, столкнулся с последним, высоким и тощщим-тощщим стариком. Старик едва слышно сказал:

— Вот где довелось увидеться, Пашка Краузе из Березовки.

Пашка скосил на него глаза и, не останавливаясь, сказал:

— Позже.

После перерыва скомандовал пленным расставлять мебель уже в доме, под чутким руководством отца. А сам кивком подозвал того самого тощего старика:

— Наме?

— Степан… Абрамов, номер… — пленный назвал номер, а Пашка в ужасе вглядывался в друга своего далекого детства. Кивком указал ему на кастрюли и всякую другую кухонную утварь, чтобы аккуратно разобрал, а сам оглушенный пошел к фатеру, отзвал в сторону и в разговоре о том, что куда лучше поставить, добавил — умели они с фатером так разговаривать — вставляя в речь одно два слова не по теме.

— Фатер, на кухне Степан Абрамов. Мой деревенский друг.

Фатер, не меняя выражения лица, сказал только одно слово:

— Понял.

Пауль ходил по дому, покрикивал на пленных, а в голове крутились детские воспоминания — Степка был заводилой во всех шкодах и проделках. И вот увидеть его таким…

Но фатер его не был бы Карлом Краузе, если бы не нашел выход. Через пару дней у него во дворе копошились полуживые пленные, три человека, отобранные лично Карлом, среди которых был Степан. Краузе-старший сумел-таки добиться, чтобы все трое жили у него в сарайчике и не таскались каждый день в лагерь. Степан ничем не выдавал себя, хоть и были рядом вроде надежные мужики, но будучи уже два года в плену, он столького навидался… Не выдерживали иногда даже, казалось, люди, сделанные из камня. Он не питал иллюзий насчет Пашки, но вот не смог сдержаться, когда тот проходил мимо, и рядом не было никого, и как оказалось, вроде к лучшему, хотя Степан не удивился бы, что и отец, и сын Краузе стали сволочами. Через пару недель, три пленных имели уже божеский вид, Карл не издевался, кормил их, по сравнению с лагерной баландой, вполне приличным супом, работать заставлял как положено, но не лупил, не орал много, сразу сказав:

— Будете арбайтен, как положено, буду кормить, нет — назад в лагерь.

Степу определил к лошадям, помня, как ещё мальцом ему удавалось подружиться с любым конем или жеребенком. Степан первые дни не отходил от трех лошадок, не мог надышаться запахом, чистил, расчесывал гривы, гладил их по мордам, постоянно дотрагивался до лошадок, начиная робко верить, что, может, суждено ему ещё пожить?? Пашка приехал навестить фатера с каким-то высоченным немцем. После обеда велел запрячь самую резвую лошадь и поехали они втроем — Степан и Пашка с немцем, прокатиться по окрестностям. На пустынной дороге, что вела к небольшой речушке, Пашка о чем-то болтавший с немцем — Степа не прислушивался, как-то вдруг спросил:

— Стёп, как ты в плен попал.

— Молча! — обозлился Степан.

— Степ, это мой единственный друг, Герби, я ему как себе и фатеру доверяю.

Степан вздохнул:

— На границе я служил, Павел Карлович. На самой. Пять дней пятились, потом засада, бой был, ранен был сначала в плечо, не до раны было, затем — сразу взрыв и отключился… ребята, похоже, все там полегли… а я к ночи очнулся. Знать, не приняла меня старуха с косой, наверное, не все испытания прошел ещё… куда-то полз… лужу помню, из которой воду пил, пекло все внутри, а днем подобрали вот ваши. Во временном лагере военфельдшер был, сумел помочь, выжил вот, а потом по лагерям…

Молчавший все время немец произнес:

— Я бывайт аус Берьёзовка.

Степка дернулся: