Сороковые... Роковые - Надежда Михайловна (2016)

— Ужас, что вы все такие зашуганые? Во всем подвох ищете, что ваши, что наши — тотальная слежка, доносы, анонимки — стукачи, блин. Я тебя спросила не с целью шпионажа, вот доведешь своей подозрительностью — будешь спать один, или с девочками в веселом доме.

— Найн, Варья, прости, привыкать подозрително, много яре.

— Ужас, сам себе-то хоть веришь?

— Я, я — тебье тоже верить!

— Я спросила про Пашку вот почему, — как маленькому начала говорить Варя, — после войны, особенно к концу двадцатого века — началу следующего, фармакология — лекарства, то бишь, будет очень прибыльной отраслью, одной из самых — многомиллионные прибыли… Ты Пашке своему намекни как-нибудь, чтобы переходил на разработку лекарств, тот же пенициллин — за ним после войны будущее. Этот пенициллин уже есть, пока самый лучший препарат, это антимикробное средство — америкашки начнут массово производить лекарства, а уж после войны… — мази, таблетки, уколы, дальше — больше. Я тебе дам несколько таблеток антибиотиков — так они станут называться, пусть твой Пашка поэкспериментирует, что-то да выявит, что-то да собразит. Если живы останетесь — начинайте производить лекарства. Пашка как ученый-разработчик, а ты как аналитик. Изучай рынок сбыта, спрос и все такое прочее, там долго рассказывать, но не прогадаете, точно!

Герби обнял Варью:

— Я подумать — потом. Я не знайт как, но как это… слух геен — идти, на две неделя в Раднево прибудет истребителни баталён, за партизанен. Много острожност — Гринья унд Васильёк не приходит!

— Ох, Герби, спасибо, я за мальчишек очень каждый раз волнуюсь!

ГЛАВА 12

Гринька сидел дома не высовывая носа по нескольким причинам. Сначала три дня жутко завывал ветер и сильно мело, казалось, что во всем мире только они трое и остались у живых и у своёй хате… Темнело, наверное, с полудня, за окном не было видно ничего, они сидели, не зажигая каганец, ребятишки тесно прижавшись к такой уже родной-привычной Евхимовне, Ядзя — рядышком, и вели бесконечные разговоры, благо Гринька, перенявший от Никодима много чаго полезного, за несколько дней до бурана натаскал у сенцы много сучьев, коряг и всяких обрезков-обрубков, топить печь было чем. Говорили обо всем: о погоде, об учебе, горевали, что нет с ними Стеши, и конечно же, львиная доля разговоров начиналась с Гринькиной фразы:

— От, як прийдуть наши…

— Гриня, все равно будет сначала трудно, война-то ведь не закончится после освобождения Березовки и даже Брянска.

— Як так?

— Ну, Гриня, смотри, там, за нами: Орел, Курск, Белгород, Харьков, Запорожье, Крым, Украина вся, Белоруссия — нашим до их гадского Берлина ещё через пол-Европы шагать и шагать, надо гадов выморить, вон как тараканов, а то опять полезут.

— Эх, — сокрушался Гринька, — а я уж думал…

— Географию надо знать, ты совсем на уроках ничего не слухаешь.

— Слухаю я, да чаго-то вылетаеть усё, это вон Василь усё зная, от и вправду прохвессором станеть, если говорить зачнеть. Ну, да дядька Самуил прийдеть — поможеть.

— Ох, Гринь, только бы живы были наши, только бы живы!

Пани Ядзя рассказывала истории, усякие пьесы, як по радиво читала — мальчишки слушали, замерев. Когда утихло за окном, Ефимовна утром ужаснулась:

— Гляньте-ка, замело нас по самые окна, не вылезем теперь на улицу.

Дверь входная и впрямь не поддавалась под напором двух пожилых женщин и малосильных пацанят, упарились и стали ждать, надеясь на то, что в школе хватятся Ефимовны и отгребут снег от дверей. Так и вышло, после обеда их откопали дед Ефим и дядь Егорша. Уставшие, взмокшие они посидели, попили витаминного чаю, и поведали про новости.

— В имении Краузе лютует Фридрих: пленные, прибив одного конвоира, того самого, что Стешку хотел ссильничать, второго — постарше, огрели по голове и связали, а механика и молодого садовника, над которым так тресся старший Краузе, увели с собой.