Сороковые... Роковые - Надежда Михайловна (2016)

Едва зашла в калитку, как этот верзила, мгновенно забежав во двор, ухватил её, зажал лапищей рот и потащил к дому. Варя мычала, пыталась брыкаться, но какой-то озверевший немец тащил её в хату. Она умудрилась зацепить ногой оставленное утром ведро, оно, загромыхав, покатилось по сенцам. Как молила Бога Варя, чтобы Руди оказался дома, этот здоровый, чем-то воняющий мерзавец вызывал рвотные позывы.

И Руди, на счастье, оказался дома…

Резко распахнулась дверь в хату, и в проеме возник Руди с автоматом:

— Хальт! — заорал он, — Хенде хох!

Рыжий остановился, не отпуская, впрочем, Варю от себя. Руди вгляделся и, наставив на рыжего автомат, громко и возмущенно заорал, Варя с пятое на десятое разобрала, что Руди орет на этого приблудного, что эта фрау его, и никто не смеет тронуть своими немытыми лапами, что если этот пакостник сейчас же не отпустит его фрау, он Рудольф, идет к шефу гестапо, а через день приедет его герр майор, и этому мерзавцу будет зер-зер шлехт.

Этот гад выпустил Варю, толкнув её при этом, Варя, шатаясь, едва успела выскочить на улицу, и за углом дома её долго рвало. Руди облаяв и выгнав взашей этого гада, суетился возле неё, а Варе было так плохо, она позеленела. Руди торопливо наливал ей воду, а она вспомнив этого поганца, опять содрогалась — рвало уже одной водой.

Руди бормотал проклятья на голову рыжего, грозился, что Герби разорвет этого лаусигера на куски, а Варю трясло, к вечеру поднялась температура. Руди явно матерился по-немецки, трогательно менял на лбу у Вари мокрые компрессы и ждал своего Герби так, как никогда в жизни до этого. Его подмывало взять автомат и расстрелять этого гада, посмевшего протянуть лапы к фрау его обожаемого Герби. Тем более Руди ведь не слепой — видел, что Герби очень сильно изменился за эти три месяца, стал мягче, повеселел, мальчик пошел на поправку — это был уже тот Герби, каким его знал и любил Руди. И благодарность за этого Герби к Варе у Руди зашкаливала.

Варя металась всю ночь, звала какого-то Данилу, порывалась бежать, молила кого-то не оставлять Данилу, ещё чего-то… Руди умучился — он ждал рассвет и от отчаяния собирался бежать к их немецкому фельдшеру… только к утру, когда уже за окнами начало понемногу сереть, Варя перестала метаться и уснула. Руди вздохнул свободнее, затопил печь, поставил чугунок с травками. К обеду, подумав, побежал в баню, решил истопить, может, уже и Герби явится, а Варью он согласен и на руках в баню дотащить, лишь бы не болела. Руди понял, что Варя заболела от нервного потрясения, и температура не от простуды.

Как обрадовался Руди приехавшему часам к четырем Герби, он только что не скакал, как радостный пес вокруг своего Герберта. А тот сразу просек — что-то не так.

— Вас ист лос?

— Кляйне проблем! — ответил обтекаемо Руди, не распространяясь при водителе.

Едва зашли в хату, Руди горячо, повторяя постоянно абшаум(сволочь), рассказал про Варю. Герби в два шага оказался в маленькой комнатке, где беспокойно спала его Варья, он с жалостью смотрел на резко похудевшее лицо, на огромные синяки под глазами, на бледную, какого-то зеленоватого цвета, его любимую женщину и понимал, что вот за эту женщину он готов один встать против всего мира. Осторожно прикрыл Варью одеялом и на цыпочках вышел из комнаты.

— Покажешь мне этого…

Руди кивнул и сказал, что он истопил баню, только вот не знает, когда «надо закрывайт заслонка».

Пошел в соседнюю хату, там с пятого на десятое пояснил зашуганной женщине, что ему надо. Она, озираясь, прошмыгнула в баню, проверила угли в печке, сказала, что придет ещё, через минут пятнадцать, пока закрывать рано, можно угореть. Руди собрал белье для мальчика, ворчал, что Герби опять лазил по окопам и вымазал шинель. Герби собрался покурить, а потом в баню, накинул шинель Руди и вышел во двор. У прохаживающегося вдоль улицы часового что-то пытался выспросить здоровенный рыжий унтер-фельдфебель. Часовой, при исполнении, только отмахивался: