Каратель - Джессика Гаджиала

— Я много читала, — защищалась я, пожимая плечами. Книги было легче носить с собой во время путешествий, чем переносной проигрыватель и набор дисков. Мы должны были путешествовать налегке.

— Хорошо, мы обсудим эти твои киношные грехи в следующий раз, — сказал он, качая головой, будто не мог избавиться от навязчивой мысли.

— Как великодушно с твоей стороны.

— Великодушно. Вот так уже учат разговаривать в книгах, — протянул он с глубоким акцентом. — Вселяют в твою голову различные мысли, заставляют считать себя лучше за то, что ты не просто готовишь.

Ладно.

Значит, у Люка было чувство юмора.

И, возможно, меня это веселило, потому что, проезжая по югу, я определённо встречала человека, который говорил именно так.

— Вот так, — произнёс он, с маленькой улыбкой, от которой его глаза стали ярче. — Это добавило немного румянца на твоём лице, — затем он потянулся, касаясь моего лба. — Жара нет. Возможно, это просто из-за подъёма на холм или от удивления, — он сделал паузу, его губы дёрнулись. — Или, может быть, ты просто не выдержала того, какой я чертовски красивый.

— Да, дело явно в этом, — рассмеялась я, хотя может быть далеко не малая часть меня была полностью согласна со словами о его привлекательности. Но откладывая в сторону юмор, я потеряла сознание. От шока? Мои губы изогнулись. — Не могу поверить, что я упала в обморок.

— Эван, у тебя были те ещё пару дней. Судя по тому, какая ты бледная, ты не спала. И не ела. Затем поднялась на этот холм и поняла, что тебя накачали мышьяком. Честно говоря, я довольно удивлён тем, что ты не слегла в постель из-за драматичности всего этого дерьма.

Что ж, от этого я почувствовала себя малость лучше.

— Но шея горячая, — сказал он, холодные кончики его пальцев коснулись кожи на моей шеей и груди, вызывая дрожь.

— Просто на улице жарко, — ответила я.

— Да, — отозвался он, стараясь сдержать усмешку, вероятно увидев правду — желание — но опуская эту тему. — Дело явно в этом. Хорошо. Оставайся здесь. Я принесу тебе электролиты и что-нибудь поесть.

С этими словами он ушёл, его отсутствие будто ослабило всё давление на мою грудь и позволило мне сделать первый глубокий вдох за несколько минут.

И ещё это был первый шанс оглядеть его дом.

И, ну, это вроде как закрепило мысль об одиночке, которая пришла мне в голову раньше. Настолько, что я была довольно уверена, что практически ничего внутри не принадлежит Люку. Возможно, всё это досталось ему с хижиной. От оливкового и слишком твёрдого дивана, на котором я лежала, до потёртого и широкого кофейного столика, до пыльных штор на окне, встроенных шкафчиков и картины в рамке на стене, которая казалась смесью военных картинок, но издалека было сложно понять.

Единственное, что вероятно могло принадлежать ему, это огромный плоский телевизор и гигантская коллекция дисков.

Значит, Люк был киноманом.

Не удивительно, что его практически оскорбило моё незнание фильмов. Не беря во внимание шторы, и вероятно потому, что я не могла вспомнить ни одного одинокого мужчину-натурала, который подумал бы пропылесосить их и постирать, как сделала бы женщина, дом был чистым. Практически безупречным. Чёрт, кофейный столик, хоть и был потёртым, блестел так, будто недавно кто-то натёр его маслом. Будто чтобы доказать этот факт, даже когда на него светило солнце, я не видела ни единого отпечатка пальца.

Что было странно.

Кто не прикасается к собственным вещам?

Позади меня раздался хлопок, и я медленно села, осторожно убеждаясь, что головокружение прошло, потому что я не была какой-то южной красоткой, для кого потеря сознания была милой и лёгкой.

Я не была милой и лёгкой.

Я видела, как стреляли в мужчин на улицах Колумбии.

Я видела, как монахи клеймили себя в Филиппинах.

Я видела, как рождаются мёртвые дети у матерей, которые вскоре умирали в хижинах в Африке.

Я не была какой-то красной девицей.