Пташка - Ксения Скворцова

Гнеда подняла помутившийся взор. Нет, если девушка казалась себе самой несчастной за этим столом, она ошибалась. Среди женщин, присутствующих на пиру, не было веселья. Федельм, сидевшая по правую руку от сына, строгая и молчаливая, была напряжена. Даже Гнеда, видевшая её второй раз в жизни, чувствовала это. Ей не понравилась невестка, и дело состояло не в женской неприязни или материнской ревности. Здесь было что-то иное, более значительное.

Остальные женщины сидели притихшие и словно невидимые. Гнеда несколько раз прошерстила глазами чертог в поисках странной рыжеволосой девушки, но её здесь не было, и Гнеда почувствовала досаду и зарождающуюся тревогу. Этот взгляд точно заноза сидел в ней с самого утра, и девушка предпочла бы сразу выяснить, в чём дело.

Когда женщинам пришло время удаляться и к Гнеде подошла чернавка, чтобы отвести в опочивальню, Бран, наконец, удостоил свою будущую супругу взглядом, чтобы пожелать покойной ночи. Дабы соблюсти принятый обычай, а не из добросердечности, понимала девушка, но всё равно не смогла удержаться от того, чтобы, пренебрегая всеми приличиями, вместо краткой условной речи и поклона горячо прошептать:

— Бран, пожалуйста, не оставляй меня! Мне так одиноко, я никого здесь не знаю…

Незаметно для себя самой, она ухватилась трясущимися пальцами за его рукав, заметив свою оплошность только по брезгливому и недовольному взгляду сида. Её убогое мямленье шло вразрез с его ликованием и радостью. Она докучала ему своим скорбным видом и слезящимися глазами. Жалкая женщина не могла вызвать ни сочувствия, ни сострадания у человека, выросшего в суровом краю, иссушивающим душу и плоть.

Сузив глаза, Бран, благодушно улыбаясь, проговорил:

— Добро пожаловать в Корнамону, любовь моя.

***

Сменяя друг друга, дни шли неразличимой чередой, и Гнеда не вела им счёта. Она часами просиживала в своей каморке без единого окна, напоминавшей скорее темницу. Девушке не разрешалось выходить за пределы грязного двора. Ей нельзя было иметь лошадь. Всё это было небезопасно, объяснялось Гнеде. До свадьбы, точнее, до поездки в Ардглас угроза от Финтана всё ещё довлела над ними, поэтому Бран не желал и слышать о каких-то глупостях вроде прогулок. А уж когда девушка заикнулась о том, чтобы сопровождать сида на охоту, неосторожно проболтавшись, что в своё время ездила так с Фиргаллом, Бран пришёл в бешенство, заявив, чтобы она раз и навсегда забыла и о подобных вольностях, и об имени своего бывшего опекуна.

Гнеда почти не видела Брана, и ей по нескольку раз приходилось просить свою не слишком-то дружелюбную служанку передать сиду, что она желает его видеть. Бран появлялся редко и неохотно, называя Гнеду избалованной и неблагодарной. Нет, он не упивался своей властью над ней. Скорее, он нашёл девушку назойливой, с удивлением обнаружив, что у неё есть желания и потребности. Бран выходил из себя, укоряя Гнеду тем, что только в её покое топят очаг, и, как позже выяснила Гнеда, это было правдой. Дрова в безлесой Корнамоне являлись немалой ценностью, и сид, с таким трудом выходивший девушку из болезни, делал всё возможное, чтобы сохранить её здоровье. Во всяком случае, до Ардгласа.

Гнеда была в тепле, безопасности. Она ела горячее и спала на мягком, и Бран искренне считал всё прочее прихотями. С приездом в усадьбу их временная близость, бывшая для девушки единственной отдушиной в пути, исчезла. Брану больше не нужно было ухаживать за своей пленницей. От его словоохотливости не осталось и следа, и, кажется, то уважение, которое он начал испытывать к Гнеде после того, как она отвадила Бьярки, постепенно рассеивалось.

Единственное, чего Гнеда сумела добиться от своего жениха, это появление в её клетушке прялки, кросен и даже полотна, которое загодя приготовила для будущей невестки рачительная Федельм.