Пташка - Ксения Скворцова

В то же время между ними пролегла незримая черта, переступить которую было нельзя. Гнеда не могла спросить сида об отце и матери. Не только потому, что она больше не верила ему, хотя и это тоже. Девушка чувствовала, что словами о прошлом разрушит хрупкое равновесие, необъявленное перемирие, после чего ей придётся попытаться либо простить, либо отомстить, и ни того, ни другого Гнеда сделать не могла. Но ответы были ей нужны, нужны как воздух. Поэтому она и ехала в Стародуб.

Судимир являлся единственным человеком, который мог рассказать правду. Не правду — в её существовании Гнеда уже сомневалась, — но свой взгляд на те далёкие события. У боярина не было известных девушке причин обманывать её, поэтому он мог поведать, кем была мать и что на самом деле произошло между ней и князем.

Да что между ними могло произойти, глумился внутри Гнеды насмешливый едкий голос. Тоже, что едва не случилось с тобой. Помнишь, в конюшне?

Рабыня.

Гнеда не могла смириться с этой мыслью. Ей, проведшей в сиротстве всю жизнь, было почти немыслимо привыкнуть к тому, что её мать являлась княгиней. Теперь же девушке предстояло принять куда более тяжёлую правду. И то верно говорят люди, полынь после мёду горше самой себя. Фиргалл занёс её слишком высоко, и свержение вниз вышло болезненным.

Кем была эта женщина? Дочерью, проданной разорившейся семьёй в холопки, или пленницей из чужедальней страны? Обошёлся ли князь с ней по-людски или всё случилось в пьяном дурмане, где-то в тёмном углу?

Ингвар, благородный и смелый, боготворящей свою прекрасную жену, вдруг превратился в обычного мужчину, кому было не чуждо всё человеческое, и низкое в том числе. Презренная рабыня, так сказал Фиргалл. Гнеда мало знала об исподе жизни, но князь явно мог подыскать себе наложницу более высокого происхождения. Стало быть, отец оказался совсем неразборчив.

Могла ли она вообще звать его отцом? Не был ли он извергом, насильно взявшим мать, не запомнившим ни её лица, ни имени, который и о рождении незаконной дочери-то и не знал?

Но ведь сид сказал, что он просил за неё перед смертью. Значит, знал. Но…

Гнеду грызла эта неопределённость. Она во что бы то ни стало должна узнать о родителях.

Судимир не откажет, но как решиться пойти к нему? Как она посмеет, после всего, что произошло? Даже показаться в Стародубе? От мысли о возможной встрече с Бьярки её ладони становились холодными и мокрыми. Могла ли Гнеда всё ещё объясниться с ним? Рассказать, что он был единственным светом в её жизни?

Но Фиргаллу только предстояло встретиться со Стойгневом, и ещё не известно, удастся ли ему отозвать княжескую опалу. Сид успокаивал Гнеду, уверяя, что найдёт способ смягчить его, но когда спустя две седмицы они подъехали к городу, Фиргалл оставил девушку в близлежащей деревеньке, не решаясь везти её сразу в Стародуб.

Утром он долго и тщательно одевался, обстоятельно отдавал распоряжения и выглядел совершенно невозмутимо, но Гнеда никак не могла унять беспокойства, а когда сани тронулись, увозя величественно расположившегося в них сида, девушка не знала, куда деть себя от тревоги. За весь день она едва присела, бродя из угла в угол по горнице. Наступил вечер, а Фиргалл всё не возвращался. Гнеда, гонимая волнением, слонялась за околицей, но огни в домах гасли один за другим, а единственным звуком, нарушавшим тишину, был хруст снега под её ногами.

Лишь под утро, когда девушке удалось кое-как задремать, поезд сида въехал на подворье.

Он очень устал. Даже мороз не придал цвета бледному лицу, и нынче Гнеда вдруг заметила, как Фиргалл постарел. Ранение не прошло бесследно, и что-то в сиде надломилось навсегда.

Он отослал людей, и, утомлённо сбросив плащ и перчатки, опустился на лавку с чашей вина в руке. Сделав глоток, Фиргалл блаженно закрыл глаза, и девушка подумала, что это, должно быть, его первая настоящая пища за весь день.

Веки сида дрогнули, и он посмотрел на Гнеду.