Запретная любовь - Халит Ушаклыгиль (2023)

Тогда Бихтер машинально встала, словно её выбросило механическим импульсом. Лица двух женщин встретились в темноте. С учащённым сердцебиением, связанным с тем, что она встретила кого-то в тёмном месте, где никого не должно было быть, мадемуазель Де Куртон сказала:

— Ах, госпожа! Вы меня напугали. Я принесла книги Бехлюль Бея.

Бихтер не отвечала, встреча с ней была настолько неожиданной, что мадемуазель Де Куртон тоже не могла найти сил говорить. За секунду она подумала, что Бехлюль тоже мог быть там и можно было допустить, что она специально пришла, чтобы застать их в темноте. Эта мысль показалась Бихтер настолько унизительной для её достоинства, что она захотела одним словом исправить возможное ошибочное суждение:

— Уверяю Вас, мадам… — начала она, но не было возможности продолжить фразу, не давая понять, что она всё знает. Она вдруг замолчала, будто онемела.

Рядом с этой женщиной, которая завтра покинет дом с унижением уволенной прислуги, Бихтер за минуту всей душой ощутила стыд и унижение женщины, предавшей мужа, и задыхающимся голосом сказала:

— Мадемуазель, Бехлюль Бея здесь нет, и я не знаю, почему будто онемела здесь, посидев немного у окна.

В темноте они смотрели друг на друга в неловком тяжёлом молчании. Мадемуазель Де Куртон не ответила на эти слова, похожие в устах этой женщины на подлое признание её греха, сделала два шага вперёд, словно стремясь быть достойно вычеркнутой из тайны, появившейся перед ней в темноте, и, когда Бихтер выходила тяжёлыми шагами, медленно положила книги на порог, даже не желая гадать уже привыкшими к темноте глазами, был ли там Бехлюль.

***

Нихаль, которая хотела допоздна посидеть с гувернанткой, легла рано, но держала её рядом с кроватью, пока не уснула.

Мадемуазель Де Куртон рассказала ей о своих мыслях. Сначала она поедет в Париж, пробудет там всего месяц в гостях у старой родственницы, потом присоединится к своей семье, живущей в дальнем уголке одной из провинций (со спокойной ленностью семьи пауков в крыле ветхого особняка, пока не уничтоженного ударами времени).

Она описывала эту тихую, заброшенную жизнь как сладкую блаженную мечту, иногда наклоняясь к бледному лицу Нихаль и осторожно целуя его:

— Но, — говорила она; — в этом блаженстве я буду плакать, думая о моей маленькой Нихаль.

Ты тоже будешь здесь счастлива и расскажешь мне о своём счастье, верно, Нихаль? Тогда, узнав, что моя маленькая Нихаль тоже счастлива, мне будет не о чем плакать.

Нихаль лишь кривила губы. Старая гувернантка несколько часов будто пела колыбельные. Завтра утром, может быть ещё до того, как Нихаль проснётся, старый попугай улетит из клетки; все вещи — мадемуазель Де Куртон добавила с улыбкой — даже шляпы, против которых так возражал Бехлюль Бей, были уложены в коробки и ожидали сигнала. Мысли старой девы пошли по странному пути в момент, когда она произнесла имя Бехлюля. Она вспомнила про тайну, из-за которой столько времени испытывала ужасные угрызения совести. Идея, которая до сих пор не приходила в голову, шла по незаметным, извилистым следам и не задумываясь более, не в силах остановить слова, о которых, может быть, пожалеет через минуту, она снова наклонилась к постели Нихаль и, глядя в совсем уже сонные глаза, сказала:

— Нихаль, даю тебе последнее наставление, и ты не будешь просить у меня объяснений. (И добавила после секундной паузы:) Остерегайся Бехлюля…

Нихаль открыла сонные глаза, эти слова мгновенно сверкнули в неясном облаке у неё в голове. Она даже не была уверена, что кто-то это сказал, её глаза снова закрылись и с тенью лёгкой улыбки на губах она хотела сказать: