Княжна - Кристина Дубравина

Анна тому, хоть и удивилась, но следующий выдох сделала с лёгкостью; видимо, «прелюдия» кончились, и теперь Кристиан, наигравшись с Князевой, перешёл к делу.

— Не знаю.

— Сухорукова мертва.

Девушка вскинула голову, подобно животному, услышавшему в осеннем пустом лесу выстрел ружья браконьера. Она взглянула на герра, ожидая, — хотя, не ожидая, а мечтая, — что он с её реакции рассмеется, признается в несмешной шутке. Только вот генеральный директор смотрел всё так же прямо и спокойно.

Словно сказал совершенно о чужом человеке, словно каждый день говорил такие утверждения.

— Как «мертва»? — уточнила Анна совсем глупую вещь, на которую сразу же обозлилась; мертва — значит, мертва, и всё тут. Но голос стал сухим в предательстве, какого Князева от себя не ожидала, и, откашлявшись в себя, проговорила:

— Виктория Дмитриевна хорошо себя чувствовала, когда я видела её в последний раз…

— Виктория Дмитриевна действительно была здорова, — согласно кивнул Вагнер. — Но, Анна, скажите. Когда вы видели Сухорукову в последний раз?

Она задумалась лишь на секунду. Догадка щёлкнула тихим хлопком в спинном мозге, когда Князева отчеканила:

— Двадцать девятого сентября. В день разгона Дома Советов.

— Верно, — с теми же интонациями повторил Кристиан и внимательнее посмотрел на Анну, дожидаясь, видимо, того, чтобы она сама сопоставила два простых факта. Князева это сделала. Быстро поняла, к чему подводил её генеральный директор, и в странной, не до конца осознанной скорби перехватило дыхание до неприятной рези в глазах.

Герр распрямился и пояснил всё-таки, чтобы точно избежать недопонимания:

— Вы знали Сухорукову хорошо — не исключено, что лучше меня — и, уверен, были в курсе её активной политической позиции. Виктория была ярой капиталисткой, — он хмыкнул, позволяя себе остроту: — Уверен, пока все в период распада Союза хватались за головы, она на радостях размахивала флагом Соединенных Штатов.

Он взглянул на лицо Анны и затих ненадолго. Взял под локоть и усадил на стул. Князева кивнула ему в отдалении, и в таких же эмоциях снова на себя ругнулась за то, что лица не смогла удержать. По всей видимости, она побелела смертельно, раз Вагнер усомнился в её способности стоять твёрдо на ногах.

Девушка ощутила, какими нечувствительными стали подушечки пальцев.

Вагнер вернулся за свой стол, на дорогой стул не садясь:

— Вчера, ближе к полуночи мне позвонила дочь Сухоруковой. Сказала, что нашего режиссёра насмерть задавили в толпе зевак и бунтующих. По всей видимости, пока другие москвичи посбегали с рабочих мест домой, чтобы прилипнуть к экранам телевизоров, Виктория Дмитриевна понеслась к Дому Советов, чтоб вживую увидеть падение последнего оплота коммунистов.

— И там её не стало, — закончила за него Князева всё тем же голосом, какой стал чужим для самой девушки.

Вагнер кивнул так сдержанно, что Анна на миг восхитилась самоконтролю мужчины, какой ей нужно было воспитывать в себе годами. Не смогла понять, был ли гендиректор опечален смертью режиссера, и тогда в горле встал ком размером с брекчию.

— Теперь вы понимаете, для чего я встретился с вами?

Она понимала. Ведь была главной помощницей режиссёра, от которой теперь в стенах «Софитов» остались только мелочи по типу случайно оставленных заколок, чашек и чехла из-под очков.

На плечи к Князевой перешёл груз дел Сухоруковой.

Вагнер, стоящий к Анне вполоборота, ответа не услышал и потому заговорил голосом почти механическим:

— До новой постановки остаётся почти ровно две недели. Четырнадцатого октября на сцену должны выйти актеры, знающие каждую реплику на зубок. Должно быть идеальное музыкальное сопровождение, подшитые постиранные костюмы. И вы, Анна, должны представить мне, другим гостям безукоризненную постановку.