Княжна - Кристина Дубравина

Мистика? Нет. Лишь совпадение, которое можно было объяснить мягким голосом Валеры.

Тома, стоящая неподалеку от Анны, незаметно утёрла слёзу, бегущую по щеке. Князева за проявление сентиментальности Филатовой ухватилась старательно в надежде, что слёзы Томины от болезной пустоты под рёбрами спасут. И вспомнила явно разговор короткий с Филатовой в фойе частного роддома, в котором дожидались приезда бригадиров с Бутырского изолятора.

Тома ведь мамой хотела стать, Валере дитя подарить… Но боялась. Да и не выходило толком.

Оттого, вероятно, Филатовой зрелище крестин тоже душу рвало, но в какой-то приятной — для Тамары — боли, какую Анна не понимала.

От осознания, что Фил стал отцом — хоть и крёстным пока, не для того ребенка, о каком Тома думала — подруга совсем смурою стала. К счастью Анны, Космос быстро сообразил, жену Валеры за плечи взял, грудь свою ей подставляя в качестве подушки для слёз. Тамара не пыталась, в отличие от Ани, слёз своих прятать никогда.

И, может, правильно сделала, когда Косу быстро кивнула в отрывистой благодарности, за грудки его пальто взялась и всхлипнула так, что слышно было даже под потолком храма.

Под рёбрами у Князевой дыра чёрная стала ещё больше, одновременно сдавливая грудную клетку и пустотой холодя нутро.

Аня с трудом помнила, о чем до конца крещения думала. Она, вроде как, мысли старалась перебросить на «Возмездие», но молитвы священника были слишком громкими, постоянно с толку сбивая.

Лишь когда с головы Ваниной срезали небольшую прядку, — обязательная часть какого-то там обряда — и батюшка проговорил басом, какой терялся только под сводом церковным, молитву о восприемнике и новокрещёном, Князева поняла, что всё кончилось.

Мама, правда кончилось…

Она спустилась чуть по ступеням, обернулась. Свежий воздух был одновременно отрезвляющим и травящим, каким был кристально чистый воздух в горах, где-то в Альпах; с внутренней стороны лёгких сорвали толстый слой смога, не иначе.

Её, окликнув негромко, нагнал Витя. Князева обернулась, руку его словила раньше, чем Пчёлкин успел хоть один вопрос задать. За ними уже и остальные приглашенные стали выходить.

И все, как один, как зомбированные, к дверям повернулись, крестясь. Анне от мысли, что тоже придётся трижды крест перед собой очертить, стало дурно.

Пчёла выдохнул, и облачко пара, утром почти незаметное, вылетело изо рта. Грудь его, пальто не прикрытая, поднялась заметно. Витя рядом стоял, не говоря ничего. У него только губы зашевелились в немой просьбе к Богу. Анна не знала, о чём мужчина её думал в те секунды тишины, но и не хотела в голову к нему силой лезть.

С чувством измены собственным принципам, она за Витей повторила жест руками. Собрала большой, указательный и средний пальцы правой руки воедино, очертила перед собой крест с головы до живота, с правого плеча на левое.

Склонила голову перед храмом. Анну неприятно передёрнуло.

— Аминь, — шепнул Пчёлкин в конец своей молитвы. Выдохнув снова, словно к Богу обращаясь в надежде, что все переживания теперь волновать будут не только его, но и Всевышнего, он Князеву под локтями взял, к себе развернул.

Посмотрел внимательно, надеясь слишком заметного недовольства всем произошедшим на лице Анином не увидеть. Хмурость во взоре Князевой было, но той же Екатерине Андреевне могла скорее напомнить смирение. Или усталость.

Девушка поправила лацканы пальто Пчёлы, чтоб те грудь прикрыли. На ступеньках храма шумели гости, крестясь, молясь и радуясь за Ваньку, который, согласно законам веры, сделался теперь рабом Божим, но Анна все эти радостные говоры слышала, как сквозь мощную толщу воды. Глухо…

— Поздравляю, Анют, — произнёс Пчёлкин. Девушка не понимала откровенно, с чем её поздравлять, но осознала, что так, видимо, должно быть. Потому кивнула, положив руки ниже плеч Витиных, и в глаза заглянула.