Княжна - Кристина Дубравина

— Спасибо, — запнувшись от глотка воздуха, вставшего поперёк глотки, прошептала Аня, и спрятала за руками лицо. Хотя слёз и не стеснялась в тот миг, — чуть ли не впервые — но Тома, у которой самой глаза были на мокром месте, в понимании протянула ей свой, уже сырой, платок.

— Девочки, спасибо…

— Держи. И не плачь, Анечка. Всё хорошо у вас будет, правда, вот увидишь…

— Будьте счастливы! — возрадовался Валера, сильнее всех тормозящий. В руках он держал коробку с десятком фужеров, под мышкой тряслась бутылка из тёмно-зеленого стекла.

А у Анны вдруг голос пропал, будто от ангины.

Кудри радостно причитающей Томы загородили ей обзор, сеточкой светлого волоса покрывая картину, но Князева точно перед собой видела Витю, на Космоса, трясущегося вокруг них всех с камерой, внимания.

Он только на неё смотрел с улыбкой такой, которой Князева раньше не видела. Не описать такую было никак — слишком много всего она говорила, все слова любви, какие только знала, собой заменяла.

Ане это сердце разрывало в боли сладкой — такой, которой хотелось больше, чтоб совсем под рёбрами места не осталось. Чтоб редкие вздохи можно было смело назвать благодатью.

«Мамочка…»

Аня вырвалась из объятий подруг, не задерживающих ничуть. Руки будущего супруга, которому позволила вопреки всем принципам себя защитить, которого сама оберегать хотела, поймали до того, как девушка два шага успела сделать, и словили, что смогли бы даже с обрыва поймать.

Губы его — искусанные от волнения, по-приятному сухие побежали по лицу. Поцелуями они ловили слёзы, чуть щёки грубоватой кожей царапая. Девушка того не замечала. Только дышала тяжело, слыша, как из-под толстого льда, напускные громкие споры Томы с Ольгой насчёт, кто свидетельницей на свадьбе будет.

Космос, трясущийся с камерой, ей задавал какие-то глупые вопросы:

— Ну, Анька, чего ты рыдаешь? Пчёла, конечно, шалопай, и тебе с ним не особо позавидуешь, но уж что поделаешь!..

— Балбес ты, Космос! — в сердцах буркнула Аня. Щёку спрятала в складках Витиного пальто под смех всех присутствующих и свой собственный.

— А-ну, поберегись!.. — предупреждающе воскликнул Валера, и пробка от шампанского выстрелила куда-то по перилам с характерным звуком. Тамара вскрикнула, хохоча, а Саша стал в руки всем бокалы распихивать, пока алкоголь не залил мостовую под каблуками Аниных ботильонов.

А она, мокрыми глазами на всё смотря, сжала в кулаке рубашку Витину. Он голову наклонил чуть, поцелуем скользя по волосам невесты, и тогда она тихо в искренности, которую далеко не в каждой клятве услышишь, проговорила:

— Я до смерти тебя люблю, слышишь?..

Космос, по всей видимости, и без шампанского хорошо поддатый, рассмеялся беззлобно и проговорил, беря их с Пчёлой в объектив видеокамеры:

— Ну, Анька, обойдёмся без смертей! Ты тут ещё всем нам нужна!.. — и ещё бы точно что-нибудь сказал, если б Оля в намеренной «случайности» не пихнула Холмогорова локтём под рёбра.

У Вити взгляд от услышанного переменился так, как думал, быстро не поменяется никогда, и он вдруг веки сильно-сильно сжал, чуть голову запрокидывая.

И тогда Саша понял, вероятно, окончательно, почти бесповоротно, что отдал сестру двоюродную человеку, любящему её до беспамятства. Пчёлкин — тот самый Пчёла, блин, которого Белов с первого класса знал, который себя старательно барышнями окружал, но два года назад под дулом пустого пистолета обещал Аню от бед оберегать — вдруг правую ладонь девушки схватил, целуя каждый её палец. Каждую фалангу — быстро и трепетно, подобно порханию тонким, почти стеклянным крыльям бабочки.

— Незабудка моя … Маленькая, девочка… — Анна ластилась, как самое маленькое и нежное живое существо, которое шло только в голову, и за это никак нельзя было её наругать. Тогда можно было… — Любовь моя, свет ты, боль, радость…