Княжна - Кристина Дубравина

С той стороны провода на миг образовалась почти идеальная тишина, не прерываемая даже шумом помех на линии связи. Представила Князева на миг, как у мамы круглыми-круглыми глаза сделались от вопроса, для Ани нехарактерного.

Близко к горлу подкралась мокрота, сдерживаемая поджатыми челюстями.

— Ты, что, только для этого звонишь?

В ответ Князева ничего не сказала. Только повела плечом — будь мама рядом, то не стала бы спрашивать ничего. Поняла бы, что Аня интересовалась, но не глубоко, а для приличия.

Так, чтоб время потянуть.

Волосы тёмные скользнули через пальцы, не цепляясь за обручальное кольцо.

— Нормальное дежурство, — проговорила мама, будто подвоха искала. — Сегодня всё спокойно, никому плохо не стало, ни у кого воды не отошли… С документацией сижу, проверяю, чтоб всё в порядке было…

— Мам, знаешь, мне Витя предложение сделал.

Ответом ей снова стала тишина. И снова, вероятно, глаза у мамы округлились. Или, может, напротив, Екатерина Андреевна сжала сильно-сильно веки, чтоб слёзные каналы передавить, в трубку не всхлипнуть. Или… Анна не знала, что там с мамой было, и это было в равной степени как плохо, так и хорошо.

Нервы искрили, будто облитые керосином и «согретые» пламенем огнива.

Мамочки, вот ведь мазохистка!..

— Ну, Слава Богу, — отозвалась спустя, казалось, пару дней, мама. Выдох её через трубку почувствовался дуновением, тронувшим Анины волосы. У Князевой от мыслей этих слёзный ком, который с самого момента, как Пчёла на колено перед нею встал, не пропадал, запульсировал. Будто думал горло разорвать.

За шумом крови в висках Аня едва услышала влагу в шепоте мамином:

— Анечка, доча, а ты что ему сказала?..

— Мам, ну, правда, что глупости спрашиваешь? — почти всерьез обозлилась она, но вместо недовольства в тоне явная тихая радость слышалась:

— Согласилась я, мамуль.

— Неужели, дождалась? Дочь у меня невеста теперь…

— Невеста…

— Это что, выходит, скоро будешь… Анна Игоревна Пчёлкина? — проговорила мама, примеряя новую фамилию к имени Аниному.

Девушка внутреннюю сторону щеки закусила, чтоб снова не всхлипнуть в жесте, какой Екатерина Андреевна потом, в самый ненужный момент может припомнить, и услышала в гордом тоне мамином каплю печали, схожей с ложкой дёгтя:

— Звучит!..

Она снова хохотнула. Тогда картинка перед глазами потеряла свою четкость. Веки будто горели, с ресниц соскальзывали слезинки, по температуре напоминающие нагретую кровь.

Аня глаза потёрла почти по привычке, хоть в тот миг и не было ей кого смущаться от слёз своих.

Право имеет. Не каждый день перед ней на одно колено встают.

— Анечка, — мама снова её позвала уж непривычно ласково для самой себя, для дочери, и от следующего вопроса кожаный диван вдруг стал казаться слишком мягким. Будто зыбучие пески, с каждым вздохом тянущие куда-то вниз, туда, откуда без чужой помощи не выбраться.

— Ты хоть чуточку счастлива, а?..

Она не нашла сил в себе, чтоб возмутиться. Девушка только полоску кольца к губам прижала, невесомо целуя, и проговорила:

— Мам, не «чуточку». Я счастлива.

— Это главное, милая, — шепотом уверила Берматова, и Ане тихий этот ответ будто в сердце выстрелил. В упор.

Князевой щёки зажгло сильно-сильно, отчего девушка, прошипев, как от боли, но такой приятной, что навсегда запомнить ту хотелось, под рёбрами оставить чувство тесноты, закачала головой. Грудь вздрогнула, когда на том конце провода Екатерина Андреевна, вытирающая слезы снятой медицинской шапочкой, вдруг пригрозила дочери:

— Не приведи Бог, если шутишь со мной, Анька, по шапке получишь!..

У девушки даже связки задрожали, когда она снова покачала головой, но уже не в боли, а в немом хохоте, которым сейчас было бы очень некстати Витю разбудить, успокоила маму:

— Правда, мам. Я замуж выхожу.