Под окнами дома на Новочерёмушкинской было тихо. Только под осиной, окончательно сбросившей листья — точнее, то, что от них осталось — около недели тому назад, припарковалась «семерка» цвета баклажана.

Пчёла хмыкнул; не, братья его явно не на таком корыте бы приехали его встречать.

— Витя, зайди, тянет, — позвал заместо матери отец.

Пчёлкин чуть постоял, думая покурить, но по итогу передумал. У него с утра в горле ком стоял, не пускавший толком ни еды, ни воды, от дыма, того гляди, ещё бы вывернуло к чертям. Нахрен надо!..

Пчёлкин вернулся в гостиную, захлопнув за собой дверь балкона. Сразу после мёрзлой лоджии квартира показалась душной — никакая пустыня, чёрт возьми, не сравнится. Витя остановился посреди комнаты и оттянул ворот рубашки, расстёгивая верхние пуговицы.

Анюта, интересно, волновалась? Или с Томой и Олькой ухахатывалась за примеркой платья, не переживая ничуть в отличии от него?..

Отец в мелких, отрывистых движениях заметил вещь, какую Витя не думал показывать явно, и безобидно усмехнулся.

Жилетка не сходилась на крупном животе, отчего Павел Викторович постоянно в себя воздух вбирал в попытке застегнуться, но старания по итогу оказывались тщетны.

В усталости он присел на диван; полы разошлись ещё шире.

— Волнуешься, сына?

— Да так… — махнул рукой Пчёлкин и снова прижал к щеке ватку. Возле самого уха зашипела сворачиваемая перекисью кровь, вынуждая ощетиниться ни то от покалываний в надрезе, ни то от откровенного вранья, которое спрятал под неопределенностью.

Трусило его конкретно, хотя и думал, что не могли нервы так шалить.

«Но в этом и дело всё!» — дёрнул щекой Витя; нервы, просто нервы… Всё тип-топ будет. Не может иного варианта допустить. Не в день, когда перстень с чёрным камнем заменит полоска обручального кольца, а Князева окончательно станет Пчёлкиной.

Павел Викторович сказать что-то думал, но в коридоре, залитым тёплым светом лампочки, раздался звонок. И сразу, как по цепной реакции, за недавно смененной дверью раздались веселые, хоть и приглушенные железными створками, голоса, какие Пчёла знал со школьной скамьи:

— Открывай, жених! — прогоготало космическое чудовище так, что мама, выбежавшая из спальни с только что выглаженным галстуком Витиным, прижала руку к лицу, душа всхлип. Будто, правда, за месяц никак и не смогла привыкнуть, что сын её у Анечки руки и сердца попросил.

Пчёлкин хохотнул, себя не узнавая, и, чуть навалившись на косяк, повернул защитный механизм.

На пороге стояли братья. Все удивительно официальные — в выглаженных рубашках, с волосами уложенными, в галстуках… Прямо-таки фраеры!

Витя под выразительное «У-у-у» от Валеры пожал руку Сане. Хлопок на миг Ирину Антоновну, у стены тихо глотающей слёзы радости, оглушил, когда Белов, стаптывая с ботинок остатки первых снегов, похлопал виновника грядущего торжества по плечам:

— Здорова, Пчёлкин.

— Сань. А что, где машины у вас?

— Да там, с нами братва подтянулась, поздравить тебя хотят. Со стороны дороги стоят, мы заезжать не стали. Макс их там пасёт пока, — махнул рукой Белый, который в ближайшие часы должен был невесту к Вите под венец провести.

Пчёла кивнул, в себя откашливаясь, сухость в горле пряча, и поправил ремень в шлевках тёмно-синих брюк.

— Ну, ты, конечно, красавчик, Витя, — хохотнул Филатов, проходящий следом за Саней. Белый опустил воротник чёрного теплого пальто, кивком здороваясь с Ириной Антоновной и протягивая руку отцу Пчёлы, вышедшему на громкие приветствия. — Ты, чё, на свадьбу собрался?

— Иди ты, Фил, — в ответ кинул ему Витя и сразу же рассмеялся, позволяя себя по плечам стукнуть, рукава рубашки поправить.

Валера в одобрении — и ободрении сразу — оттопырил нижнюю губу, а сам направился к Пчёлкиной, слезы вытирающей шерстяной шалью и стонущей ни то в тоске, ни то в успокоении:

— Валера!.. Как же так… Ущипни меня!