Музыка призраков - Вэдей Ратнер (2017)

Но звук дыхания ребенка остался с Тирой, отдаваясь в барабанных перепонках, как мы слышим шум в морской раковине, невнятный, но настойчивый, похожий на частичку большего эха. И снова Тира вспомнила тетку, ее последний вечер, дыхание, которое становилось все слабее с каждым часом, словно удаляясь куда-то в глубь неподвижного и почти безжизненного тела под белыми простынями. Амара неторопливо уходила, безмолвно прощаясь с Тирой, врачами и медсестрами, со стенами и окнами, с больничной кроватью и капельницей с морфином, всем признательная, неизменно благодарная и вежливая. За месяц до смерти, когда она еще была в полном сознании и не желала омрачать памятью о своей смерти дом и жизнь, которую они с Тирой так упорно создавали заново, Амара заставила Тиру пообещать, что та отвезет ее умирать в больницу, куда она много лет водила к разным врачам своих клиентов – беженцев и иммигрантов, плохо говоривших по-английски. Тетка наотрез отказалась даже подумать о ближайшем хосписе, где ей было бы спокойно и мирно.

– Нет ничего более мирного и спокойного, чем смерть, – добродушно сказала она, – и я туда скоро отправлюсь.

В последний вечер Амара, собравшись с силами, проговорила сквозь пелену боли:

– Больница. Отвези меня…

Тира тихо встала от изголовья кровати и пошла в гостиную, прижимая кулак ко рту, чтобы остановить рвавшийся из горла вой. Овладев собой, она втянула слезы, стекавшие через ноздри, и позвонила в «скорую». Тира ожидала этой минуты, но начавшаяся агония ошеломила ее, и в острой тоске девушка не желала признавать реальность происходящего. Только не сейчас, не сегодня…

В медицинский центр округа Хеннепин Амару привезли уже без сознания. Врач объяснил Тире, какой у нее выбор. Зная, что Амара предпочла бы не бороться, Тира все-таки выбрала реанимацию, на что доктор спокойно сказал:

– Вы понимаете, что это только продлит агонию?

Тира покачала головой, не в силах объяснять, что давно, еще в детстве, она узнала – смерть неизбежна, рано или поздно все умрут, но даже несколько лишних дней жизни стоят любой борьбы.

Ей не хватило присутствия духа объяснять это врачу, поэтому она лишь мотала головой, пока он не подчинился ее решению. Меньше чем через час после подключения к системе жизнеобеспечения Амара испустила дух. Выдох был таким медленным и долгим, что походил на тихий стон, на зевок перед тем, как провалиться в темную пустоту сна, в безмолвное путешествие, которого не увидят ничьи глаза.

Смерть, как поняла Тира, – это лишь миг, чья несомненность регистрируется на приборе долгим электронным писком. Жизнь – это долгое путешествие, неспешное возвращение к истокам.

Старый Музыкант вернулся к змеиной лестнице, поглядывая на берег, усеянный выброшенным рекой мусором: пластиковые пакеты, бутылки из-под воды, старые нейлоновые сети, ржавое велосипедное колесо, уже заросшее травой и занесенное илом. Старик с подозрением вглядывался в каждый предмет, боясь находки похуже, чем пистолет. На реке, где несколько дней назад девочка плыла на спине своего буйвола, он увидел женщину, стоявшую на корме лодки с металлической миской в руке. На долю секунды Старый Музыкант растерялся: сколько же времени пролетело? Может, девочка успела повзрослеть и стать этой женщиной? Но он тут же сообразил – это разные люди. Расстояние, разделявшее его и женщину, было небольшим – Старый Музыкант невольно оказался приобщен к хореографии ее ритуала, но ощущение личного пространства, исходившее от этой женщины, давало и ему, и ей собственную, отдельную уединенность.