Музыка призраков - Вэдей Ратнер (2017)

Женщина, видимо, только что умылась и вымыла руки до плеч и теперь мокрой рукой приглаживала волосы. Вынув из-за пояса саронга розоватый шарф, она начала оборачивать голову, как делают женщины народа тям, подоткнув концы и оставив открытым только овал лица. В цветной шелковой юбке и вышитой белой блузке она будто утратила возраст, безмятежная, как минарет в полночь. Старый Музыкант знал эту женщину – вернее, много раз видел. Домом ей служила ярко расписанная лодка-сампан, где жила вся ее семья – муж и трое внуков. Несмотря на то что они со Старым Музыкантом часто видели друг друга, женщина ни разу не заговорила с ним, как и он не осмеливался обратиться к ней, понимая, какой она веры и какие правила должна соблюдать. Зато он много раз разговаривал с ее мужем, который швартовал сампан у берега за Ват Нагарой, когда приходила нужда укрыться от беспощадного полуденного солнца или сильного ливня. Абдул Разак – за такое имя при Пол Поте могли убить. Полученное при рождении имя, которым рыбак-тям, уцелевший во время массового истребления своего народа, снова решился называться, он считал ниам чивит, «именем жизни, с которым я почитаю Аллаха каждым своим дыханием». Абдул Разак отличался легкой поступью и негромким голосом. Старый Музыкант видел, как он вышел с метлой из-под плетеной из ротанга крыши, аркой выгнувшейся над серединой лодки, собрал сети и снасти в угол у входа и начал подметать палубу.

Закончив, тям отставил щетку, ополоснулся водой из ведра и вернулся в каюту. Через несколько минут он появился оттуда, облаченный в широкую белую рубаху, клетчатый саронг и вышитую тюбетейку. За ним вереницей шли внуки – два мальчика и девочка, от четырех до восьми лет. Родители малышей уехали в другую провинцию в поисках стабильного заработка.

При звуках донесшегося издали призыва к молитве жена Разака удалилась под плетеную крышу. Там, в тесной каюте, она будет обращаться к своему богу, прося его милости и защиты. На носу лодки Абдул Разак опустился на колени и раскатал маленький квадратный коврик. Внуки копировали его движения, как маленькие тени. Рыбак-тям начал читать стихи из Корана на языке, которым не владел, обратив лицо к далекой Мекке, своему духовному началу, дому, которого ему никогда не увидеть, но все-таки дому, ибо вера в духовное единение даже с чем-то столь отдаленным и неведомым давала Абдулу Разаку причину жить.

Должно быть, дом, в элементарном и самом глубоком смысле, и есть суть любой веры как надежного причала для души, брошенной в открытое море. Старый Музыкант хотел и себе такой крепкой веры.

Призыв на молитву стал громче. Человеческий голос в его древней, таинственной музыке несся над водами Меконга. В этом месте река сужалась, и Старый Музыкант различал напев и рефрен, хотя слова оставались для него смутными. Призыв раздавался из Арей Ксатр, где, по словам Абдула Разака, кочевники-мусульмане, маленькой общиной жившие на берегу Меконга, соорудили временную мечеть из брезента и бамбуковых шестов, чтобы даже такие, как они, без земли и настоящих домов, могли прийти помолиться. Несмотря на скромную конструкцию, мечеть могла похвастаться двумя громкоговорителями, маленькой деревянной доской с указанием точного времени пяти дневных молитв и бронзовым полумесяцем со звездой, который имам всюду возил с собой, – единственный, по словам Разака, постоянный атрибут в их «кочующей мечети».