К чужому берегу. Предчувствие - Роксана Гедеон

Было уже за полночь, когда я распечатала письмо Клавьера. Он писал, что не требует от меня особых жертв из-за паспорта: дескать, если ему удастся вырваться в Америку, то привезти оттуда деньги моих дочерей будет для него сущим пустяком — он просто погрузит их на корабль вместе со своими пиастрами, поэтому было бы слишком нечестно требовать с меня плату за такой пустяк. Да еще плату, которая «слишком тесно связана с постелью Бонапарта».

Письмо можно было бы счесть проявлением благородства, если бы не приписка:

«Не то чтобы я сильно переживал за вас. Конечно, под вашим одеялом побывала уйма моих преемников, но мне совсем неохота, чтобы среди них был и Бонапарт».

«Мерзавец! — подумала я, скомкав записку. — Каков мерзавец!»

В сущности, он сказал мне то же, что и Талейран. Но это было приправлено таким гнусным соусом, что я почувствовала себя глубоко униженной. Черт, зачем я снова связалась с этим отвратительным типом? Никаких денег он моим девочкам не привезет, только бахвалится. Вытребовать для него паспорт даже Талейран не сможет. А мне и подавно не удастся, потому что я и не собираюсь оказывать какие-либо любовные услуги первому консулу ради документов для Клавьера и призрачной мечты об американском наследстве.

Я легла спать в расстроенных чувствах, в сотый раз сказав себе, что единственный мужчина, который был всегда верен своему слову и готов ради меня и моих детей на все, — это Александр. Так что хватит дурачиться. В воскресенье вечером Брике прибудет в Мальмезон с моей каретой. Вот тогда-то я и покину это не слишком приятное место, независимо от того, удастся ли мне чего-нибудь здесь добиться или нет.

Глава шестая

Поездка в Бютар

1

— Генуя вот-вот падет, генерал. Положение Массена[60] отчаянное. Если не военное мастерство австрийцев, так длительная осада сделает свое дело. Окрестности города настроены против французов… Массена реквизировал у них зерно, ничего не возместив, и итальянцы озлоблены. В городе припасов остается на два-три дня.

— Но ведь надежда на лигурийских пиратов еще есть?

— Да, если будет благоприятный ветер и их корабли смогут пристать к берегу. Тогда в Генуе появится хлеб. А сейчас кормить солдат приходится супом из какао, который обнаружили в магазинах… Генерал, Генуе необходима помощь. Нужно послать туда подмогу.

— Нет. Нет, Бертье[61], мы уже говорили об этом. Лигурийская армия будет принесена в жертву. Но это будет не бесплодная жертва! Пусть австрийцы ждут меня там, у стен Генуи. Пусть думают, что я непременно должен спешить туда. А я появлюсь там, где меня не ждут, и тогда Мелас[62] узнает, каков у меня удар!

Наступила тишина. Слышны были только быстрые шаги взад-вперед. А потом голос Бонапарта провозгласил:

— Я выеду не позже 6 мая. Дальше ждать нельзя. Австрийцев ждет сюрприз, который их не обрадует!..

Этот разговор доносился из своеобразного тикового шатра, сооруженного на мосту через ров, окружавший мальмезонский дворец. Подслушать его не составляло особого труда. Собственно, я стала невольной свидетельницей беседы между Бонапартом и военным министром, когда прогуливалась по тропинке вдоль замка, и поспешно отошла, не желая, чтоб меня заметили.

Было раннее утро. Эти часы первый консул всегда посвящал напряженной работе: поднимался на рассвете, завтракал в шесть утра в одиночестве и до самого полудня обсуждал дела с чиновниками. Они знали его расписание и прибывали в Мальмезон из Парижа спозаранку: уже в восемь утра здесь их было очень много. Исключение составлял известный полуночник Талейран — ему принадлежали часы вечерние.