Капитаны - Goldy Circe

Лестница скрипит, когда Катрина поднимается на третий этаж и поворачивает к шкафчикам. Массивные, они занимали целую стену штаба. Каждый шкафчик выкрашен бирюзово-зелёной краской, а на крышке красуется цифра отряда с именем командира группы, к которой тот относился. Имена капитанов не писали: слишком часто бы пришлось перекрашивать. Найдя “Э.С. — 23”, Кáта достала ворох документов, без удовольствия представляя, как будет возиться с ними до голодных колик в животе.

Однако служба есть служба, и если имеешь наглость получать жалование — изволь и поработать. Усмехнувшись этой мысли, Бишоп снова пошла к лестнице, чтобы подняться дальше, к их чердачным кабинетам, как вдруг слева хлопнула дверь. Кáта непроизвольно оглянулась. И вздрогнула. В безлюдном коридоре она встретилась взглядом с тем, кого видеть не хотела. Но и кого отчаянно боялась потерять.

Волна оскорблённой справедливости удушливо поднимается от диафрагмы, прогревая лёгкие и заставляя щёки снова вспыхнуть; прежде чем она успевает подумать, с языка уже слетает едкое словцо:

— Надеюсь, твой сервиз стоит на правильном месте! — нарушив субординацию без свидетелей, Кáта деланно мягко, но быстро перепрыгивает через ступеньки, скрываясь этажом выше. Быть может, однажды она дослужится до капитанского чина и сможет сделать что похлеще.

***

Леви закрыл дверь, забыв, почему хотел выйти. Отдать распоряжение? Уточнить расписание тренировок на полигонах? Отнести готовые бумаги?..

Зачем-то он хотел выйти. Однако столкновение с Катриной заставило отступить в кабинет и запереться, будто он малолетний слюнтяй, а не капитан специального отряда. Но по-другому сейчас Аккерман не мог: в каком-то смысле избегание стало для него рабочим планом на день.

Он снова уселся за стол. Взялся было за перо, но, поразмыслив, решил переждать. За окном бравадно пели птицы, должно быть, предвещая скорые осенние холода. Из расшторенного окна лился золотой свет, окрашивающий и без того желтеющие листы в благородные солнечные оттенки.

Леви откинулся на спинку стула и тяжело вздохнул, рассеянно беря в руки кружку.

Одна ссора. Одна ссора может всё перечеркнуть. Это как с чайной молью, от которой нужно денно и нощно защищать плантации чая: она питается молодыми побегами, копошась в сердцевине, а листья, собранные с такого древа спортят весь урожай. Вся партия будет погублена лишь из-за одного больного куста. Для Леви это метафорично казалось применимым к их с Кáтой жизни.

Или как четырёхглазая Ханджи любит восхищаться мелкими бактериями: если в рану попадёт загрязнённая земля с одним микробом, то будет гангрена и пиши пропало: придётся оттяпать ногу. Леви опасливо покосился на голенища вычищенных сапогов. Ногу терять он не хотел. А Катрина опасно вплелась под кожу и влилась в нервы — выдирать её оттуда будет жутко проблематичным. Аккерман кисло поморщился, отпивая крепкого чаю: может статься, что эта операция для него уже перешла в разряд невозможных. Такой расклад настораживал, учитывая минувшие события. Терять людей Леви — что в жизни, что в разведке — не впервой, но он предпочёл бы не доходить до той черты, когда теряешь кого-то родного. А сейчас и отыграть назад уже не получиться…

И ведь всё же было прекрасно! Сдался ей этот дурацкий сервиз. Да и сдался он ему! Переставил бы молча, если б чёрт не дернул огрызнуться. Да и не огрызнулся бы, если б Кáта не начала эту песню про порядок. Уж у кого у кого, а у Леви-то как раз в доме всегда царит порядок, это она дом Мика Закариаса или лабораторию Ханджи не видела, вероятно. А жаль, в сравнении с ними…

Аккерман устало поморщился, потирая переносицу, пытаясь отогнать ворочающийся клубок возмущения и оскорблённой чести. Это просто был неверный день, чтобы начинать говорить о переменах или делать друг другу замечания… Это просто был неверный день…