Капитаны - Goldy Circe

— Вольно, Бишоп, — отмахивается капитан. Он небрежно шарится по карманам и наконец вручает ей бумагу на их тренировочное обмундирование. — Веди всех к снабженцам и проследи за сдачей УПМ. После — все свободны. — Дункан вдруг хитро косится на Леви. — Может быть, вам есть что добавить, капитан?

Аккерман отвечает сухо:

— Нет. Нечего, — Кáта встречается с ним взглядом и внутренне вздрагивает, замечая то же холодное выражение, что с минуту назад было адресовано Дункану и Ханджи.

“Стало быть, вот так это происходит?” — невольно спрашивает она себя. Кажется, будто бы он в её сторону добровольно смотреть не хочет больше, одну кровать делить отказывается и завтракает один, избегая её. Катрина чувствует, будто их отношения ускользают из её пальцев, словно песок полигона. Голова полнится не прошенными вопросами. Как так получилось, что они отдалились так быстро? Может, лейтенант сама себе всё выдумала и додумала, а его слова о любви не были искренни? Неужели возможно разлюбить только из-за сервиза? И разве ей действительно так важен этот сервиз?..

Слюна предательски становится вязче, а во рту пересыхает — отчаянно хочется сглотнуть; Катрина напрягает ладони, не позволяя себе сжать их в кулаки и сбросить напряжение — всё это равносильно вывешенному белому флагу. Такого удовольствия она ему не предоставит.

Дункан тем временем упорствует, явно положив целью вогнать хоть кого-нибудь в краску. После их с Леви раскрытия перед корпусом почему-то многие считали своим долгом пустить в них шпильку.

— Быть может, хотите сообщить своей ненаглядной, когда вернётесь в гнездышко?

Аккерман даже в лице не меняется. И безразличие ранит сильнее презрения.

— Сегодня у меня сверхурочные, полагаю, я буду сидеть за бумагами до сна в кресле кабинета…

Ханджи снова пихает его в плечо:

— Ну, Леви, что ты как безэмоциональная кукла на шарнирах, во-первых, ненормированный, урывистый и короткий сон — это невероятно вредно, а во-вторых…

Кáта перестаёт слышать, что говорит командир, указывая в её сторону. Быть может, говорит о важности эмоционального интеллекта, а, быть может, уже рассказывает весёлую и познавательную историю, как на прошлой экспедиции они пытались поймать титана живьём. Воздух давит и нещадно холодеет, отгораживая некогда милующихся пропастью, что будто и не пересечёшь.

Катрина почти что раскрывает губы, в отчаянном желании сказать Леви хоть что-то, но выражение его голубо-серых глаз сбивает с неё смелость. Сглотнув, она оглядывается на Дункана:

— Капитан, разрешите идти.

Это становится последней каплей для шаткого равновесия. Бишоп презирала трусость, а сейчас отступила. Хвост поджала, побежала. Весь путь до склада она хмурится, внутренне коря, что не высказала всё накипевшее прямо Леви в лицо. Пусть бы это стало сценой, учитывая людность полигона, присутствие Ханджи и Дункана, но хотя бы сейчас Кáта не терзалась бы от разочарования в себе.

Складовщик отстранённо расписывается в бланке, принимает всё снаряжение и мимоходом прощается. Катрина машинально отвечает, как позже отвечает на прощание сослуживцев. Мысленно она снова прокручивает слова Леви. Раз за разом…

“Может быть, вам есть что добавить, капитан?”

“Нет. Нечего.”

Нечего ему ей сказать. Не-че-го. Чаша внутри неё переполняется от эмоций. На бессчётный раз Кáта вспыхивает, будто спичка. Её вдруг заколотило от осознания, что сейчас она может снова совершить что-то, о чем потом будет жалеть. Однако на момент, когда Бишоп вошла в дом, где квартировал Леви, и влетела в кухню, выбор был уже сделан.

Кáта резко распахнула шкаф, вглядываясь в содержимое.

Она ему покажет. Сегодня она ему ещё покажет…

***

Штаб пустеет с первых намёков на сумерки. Все разведчики, отчитавшись перед начальством, ускользают, разбегаясь по служебным квартирам и жилым домам — кому как повезло.