Слепое пятно - hey jenn

— Если будет мальчик, — он беззаботно фантазирует, — то назовем его в честь твоего отца. А если девочка, то какое имя тебе нравится?

В сердце неприятно кольнуло — хотел ли Мик причинить мне боль упоминанием отца? Манипуляция или забота? Наверное, папе бы понравилось, что своего первого и, думаю, единственного ребёнка я назвала в его честь.

— Пирс, — он мягко берет меня за плечи и заглядывает в глаза, — что-то случилось? Ты о чем-то задумалась: я сказал лишнего?

— Нет-нет, — качаю головой и прячу от него лицо, — все в порядке. Просто не могу в прийти в себя до конца. Такое странное осознание, что во мне находится чья-то новая жизнь.

Вторник. Сейчас.

Микеланджело неспешно возвращает телефон к уху и я облегченно выдыхаю: он все ещё дает мне шанс рассказать правду.

«Но, если быть честной, то Мик всегда его давал. Почему я никогда им не пользовалась?»

— Пирс, — вдруг продолжает он тихо, но твёрдо: так, что все мои лишние слова застревают в горле, — у Эммы день рождения через два дня.

— Я помню, — едва слышно роняю, словно меня упрекают в чем-то постыдном.

— Приедешь?

— А разве мне есть место на её празднике? — задаю честный и болезненный вопрос, чувствую, как в груди разрастается жарево.

— Пирс, — я слышу его улыбку: не злую, скорее родную, немного добрую и насмешливую. Такую, которой родители реагируют на небольшие глупости маленьких детей, — ты навсегда её мама, тебе всегда будет место на всех наших общих праздниках.

По щекам скатываются слёзы.

На лице медленно появляется непроизвольная улыбка. Грусть душит, стыд грызет, но это проявленное через трубку телефона тепло согревает: мягко обнимает и защищает от всех внутренних кошмаров.

— Мы будем отмечать дома, в четверг около семи вечера. Приезжай, если сможешь. Эмма тебе обрадуется, я тоже. Думаю, что нам лучше поговорить вживую.

— Спасибо, — шепчу, сохраняя чувство всеобъемлющей любви внутри, — обязательно приеду.

— Спокойной ночи, — чувствую его одновременную усталость и радость через тембр голоса, — и не грусти там.

По телу пробегают мелкие мурашки. В голове вспышками проносится дюжина разных воспоминаний из прошлого, когда мы с ним завершали так любой из диалогов до вступления в подобие отношений, попытки создать семью.

— Добрых снов, — немедленно жму на сброс вызова и ложусь на холодный паркет, позволяя себе зарыдать в голос.

Руки трясутся. В голове непонятный шум. Меня захлестывает волна самых разных и неконтролируемых чувств: я немного отпускаю вину перед ним и дочерью, бережно храню огонек тепла в сердце и благодарю за то, что он не отверг меня и дал возможность поговорить.

Но, мне так чертовски больно. Кажется, что все стены из стыда, самобичевания и ненависти к себе разрушаются. Они с грохотом падают на мои внутренности, разрывают их под своей тяжестью. Мне так страшно и трудно: не могу дышать, задыхаюсь от внутренних мучений, теряюсь в истерике, но не отпускаю того светлого ощущения любви внутри. Держусь за него всеми силами, верю, что оно выведет меня и укажет свет, правильную дорогу.

Реву громче, слюни стекают на пол и пачкают подбородок, не могу собраться, взять себя в руки. Кричу, несмотря на нездоровую сдавливающую боль в грудной клетке. В горле першит, как будто я несколько часов валяюсь в сухой снежной лавине и взываю на помощь. По ощущениям у меня переломаны все ребра. Знаю, что могу поднять всех соседей в округе и вынудить их вызвать полицию, но не могу удержать это в себе.

Закрываю глаза и падаю в хаотичные воспоминания разных лет, но все они не такие, как раньше: теперь нас тут две. Я настоящая смотрю за собой прошлой. Вижу себя со стороны и сгораю от стыда за свои обиды и безграничный эгоизм.

Три года назад.