Бог Ярости - Рина Кент

Николай кладет обе руки на перила, пальцы крепко сжимают металл, и наклоняется вперед, как будто хочет получше меня рассмотреть. Даже с такого расстояния я почти чувствую, как напрягаются его мышцы.

— Брэн?

Я вздрагиваю и переключаю внимание на Реми, который хмурится.

— На что ты смотришь?

Блять.

Блять.

Неужели я был слишком очевиден?

— Ни на что, — говорю я своим вечно спокойным тоном. — Давай отвезем Крея домой.

Я благодарен, что Реми следует за мной без единого слова. Когда я снова бросаю взгляд на Николая, его выражение лица становится убийственным, когда он проскальзывает обратно в дом.

Всю дорогу домой Реми рассказывает о том, как бесчеловечно поступили Язычники, обидев его «отпрыска», и я благодарен ему за то, что он заполняет тишину. Но ничто не может заглушить напряжение в моих плечах.

Нам удается донести Крейтона до его комнаты, и вскоре он просыпается и говорит нам, что с ним все в порядке. Реми отказывается уходить, но, убедившись, что с кузеном все хорошо, я проскальзываю обратно в свою комнату и меряю ее шагами, на ходу доставая телефон.

Брэн:Ты в порядке?

Николай:Спрашиваешь так, будто тебе не все равно.

Брэн:Не будь таким. Я спрашиваю, все ли с тобой в порядке. Ты можешь просто ответить на вопрос?

Николай:Ты мог бы спросить лично, но это убило бы тебя, верно?

Я закрываю глаза и дергаю себя за волосы на затылке.

Николай:Если я скажу, что со мной не все в порядке, ты придешь в пентхаус?

Брэн:Если ты хочешь, то да.

Николай:Тогда я не в порядке.

Брэн:Уже еду.

Николай:Я буду там через час или около того. Но сначала мне нужно кое-что закончить здесь.

Брэн:Стоит ли тебе что-то делать, если ты не в порядке?

Николай:Люблю, когда ты беспокоишься обо мне, малыш. Увидимся.

Я хочу сказать ему, что не беспокоюсь, но даже мне не хочется говорить ему эту ложь.

Ехать до пентхауса всего пятнадцать минут. Я, как обычно, жду на диване и включаю телевизор, а затем останавливаюсь на одном из поздних ночных повторов адаптации Агаты Кристи.

Не в силах усидеть на месте, я встаю, чтобы достать из холодильника бутылку пива. Он начал набивать его и заказывать продукты, о которых ничего не знает. После первого раза я сказал ему, чтобы он прекратил, и стал покупать продукты сам. Обычно я готовлю ему что-нибудь перед уходом. Завтрак или ужин, в зависимости от того, какое время суток.

Наверное, часть меня пытается компенсировать то, что я ухожу каждый вечер, когда он, похоже, не хочет этого.

Он не говорит этого вслух, но я чувствую сокрушительное разочарование в его голосе, когда он спрашивает:

— Ты уходишь?

Каждый вечер. Каждый раз. Как будто он ждет, что ответ изменится.

И с каждой ночью мне все труднее говорить «Да» или «Ты же знаешь, что да». Поэтому сейчас я просто киваю. Но даже это уже мучительно трудно.

Посмотрев тайны убийства, которые к этому моменту я уже выучил наизусть, я отказываюсь от пива и готовлю киш11 на случай, если он проголодается.

Я всегда любил готовить и постоянно делал это с папой. Мама не очень любит готовить, как и Глин с Лэном.

Мы с папой сблизились из-за готовки. Он часто говорил мне, что это искусство и он научился ему только для того, чтобы занять место в мамином сердце.

— Она будет есть чужую еду и говорить: «Нет. Никто не умеет готовить так, как мой Леви». Смотри и учись, сынок. Лучший способ приковать кого-то к себе на всю жизнь — это завладеть его желудком.

Я улыбаюсь про себя, методично смешивая ингредиенты и делая все как надо. Наверное, отчасти поэтому я люблю готовить, потому что это подходит моему скрупулезному характеру. И это одна из немногих вещей, которые я делаю лучше, чем Лэн.