Побег - Кобрина Евгения

     – Я знаю это. Но не беспокойся, я извлек урок. Больше меня не проведешь. Мое сердце теперь закрыто для любой женщины, кроме моей дочери и тебя, – сказал Бартон и встал.

     Его взгляд взметнулся вверх. На ступеньках стояла Кэйтлин и смотрела на него, девушка слышала его последние слова. Бартон почувствовал, как ухнуло  его сердце от тоски в её глазах, но в следующую минуту все переменилось. Теперь в её взоре была отстраненность и безразличие, и мужчине стало казаться, что ему почудилась та тоска. И от этого он разозлился еще больше.

     – Ты долго спишь. Помоги Дэрин, – резко бросил он жене и вышел из дома.

     Кэйтлин медленно спустилась вниз.

     Тихо, незаметно, бесстрастно – повторяла она свое правило. Нужно взять себя в руки и оставаться тихой, незаметной и бесстрастной.

     Дэрин не поднимала на девушку головы и только кивнула на свободный стул:

     – Нужно начистить яблок, для пирога. Милли просила его испечь.

     – Хорошо, – ответила Кэйтлин и принялась за дело.

     Она старалась не думать, о том, что услышала, но от мыслей отгородиться совсем не просто. «Мое сердце теперь закрыто…», – слова Бартона так и крутились в её голове. Разве она хотела жить в его сердце? Разве стремилась к этому? Нет. Тогда почему так плохо на душе? Почему её так задели его слова? Может, потому что он сказал их наутро после ночи, в которую они так страстно любили друг друга? Теперь как будто все его поцелуи, прикосновения и объятия становились лживыми и грязными. Она сама стала грязной. Собственность и ничего больше. Его вещь, которую он взял даром. Испорченная вещь, которая должна еще благодарить за то, что её осчастливили! Нет! Хватит! Не нужно себя накручивать! Ты не хотела его любви, а он и не обещал её тебе. Так что все честно! Только сердце ноет, а тело и впрямь ощущается зловонным, как будто оно предало свою хозяйку, отдаваясь этому мужчине с такой открытостью и честностью, с такой страстью.

     «Я будто грязь под ногами, что просит о милости, и господин дарит эту милость, проявляя небрежную щедрость…».

     Все! Хватит! Остановись! Эти мысли не доведут до добра! Ведь он снова будет рядом, снова прикоснется, снова потребует близости, и тогда снова придется ему уступить. Только бы хватило сил больше не быть страстной, не зажигаться от его прикосновений, не падать в наслаждение, что дарят его руки. Только бы хватило силы оставаться холодной и бесчувственной, тогда, возможно, не будет так больно.

     Тихой, незаметной, бесстрастной – вот какой должна быть её жизнь и не стоит забывать об этом.

     – Внимательнее, – окликнула её Дэрин. – Ты кидаешь дольки в миску с кожурой.

     Кэйтлин посмотрела на свою работу и исправила оплошность:

     – А где Милли?

     – Пошла погулять со старшими девочками. Они берут её в свои игры, и она очень радуется этому.

     – А сверстники как же? – спросила Кэйтлин, поддерживая разговор, чтобы отвлечься от невеселых мыслей.   

     – Милли очень умная девочка, со сверстниками ей не интересно.

     – Понятно.

     – Ну вот, пожалуй хватит, – сказала Дэрин, ставя миску с очищенными яблоками на стол. – Милли очень любит этот пирог – порадуем девочку. А ты иди на кухню, поешь, а то не завтракала еще, – добавила Дэрин и унесла яблоки.

     Кэйтлин пошла за женщиной. На кухне её ждал стакан молока и остывшая каша с сушеными ягодами. Девушка присела за стол и приступила к еде.

     – Что, холодная? – спросила Дэрин, начиная замешивать тесто и хмуро поглядывая на Кэйтлин.

     – Ничего.

     – Вставала бы раньше, ела бы теплую. А так спишь допоздна. Сама виновата.

     Кэйтлин ничего не ответила и продолжила завтракать. Дэрин тоже продолжила: