Шах-наме - Фирдоуси Хаким Абулькасим (1972)

И мудрецам: «Прощайте навсегда!

Из-за тщеты, из-за короны пал я.

Ключом ворот сокровищницы стал я.

Пусть будет ключ Гуштаспу возвращен.

Пусть черным сердцем устыдится он!»

Смолк Руинтан. И тяжко застонал он:

«Отцом убит я!.. Если б это знал он!..»

И рухнул наземь витязь, не дыша,

И к небу унеслась его душа.

Рустам свои одежды раздирал,

Рыдал, землею темя осыпал,

Взывая: «О мой шах! Воитель славный!

Где в мире муж тебе найдется равный?

Я горд был добрым именем своим,—

И мой позор теперь неизгладим!»

И долго плакал он, и молвил слово:

«Ты был как солнце бытия земного!

Твой дух к престолу вечного пойдет,

А враг твой жив, он твой посев пожнет!»

И Завара сказал: «О брат любимый,

Щадить врагов природных не должны мы.

Ты помнишь — вещий нас учил мобед,

А это — древней мудрости завет:

Кто львенка в доме у себя взлелеет,

Пусть помнит тот, что лев заматереет.

В стальную клетку ты запри его,

Иль разорвет тебя он самого!

Вражда — не заживающая рана —

Источник бедствий будущих Ирана,

Ведь был тобой Исфандиар убит,

И о тебе душа моя скорбит.

Умрешь ты — нас постигнет месть Бахмана;

Он истребит мужей Забулистана.

Не успокоится душою он,

Пока отец не будет отомщен».

Рустам сказал: «Когда судьба восстанет,

Ни злой, ни добрый не противостанет.

Я поступаю, как велит мне честь.

Постыдна добрым низменная месть.

Кто зло творит — падет, сражен судьбою…

Ты не крушись над будущей бедою».

Пшутан привозит тело Исфандиара к Гуштаспу

Табут железный тут соорудили,

Китайским шелком дорогим покрыли.

И был пропитан амброй и смолой

Исфандиара саван гробовой.

Покровы сшили из парчовой ткани.

Рыданья не смолкали в ратном стане.

Рустам царя парчою облачил,

На голову корону возложил.

Тяжелой крышкой в темном саркофаге

Сокрыли древо царственной отваги.

Верблюдов привели, как надлежит,

В попонах драгоценных до копыт.

На мощного с двумя горбами нара

Поставили табут Исфандиара.

По сторонам его верблюды шли,

А следом войско двигалось в пыли.

Все головы под зноем не покрыты,

И в кровь у всех истерзаны ланиты.

Пшутан перед иранским войском шел,

Коня богатыря пред войском вел.

Ступал понуро прежде горделивый

Скакун, с отрезанным хвостом и гривой,

Покрытый перевернутым седлом,

В броне, в оружье шаха боевом.

В Иран ушли войска. Бахман остался.

Все дни он плакал, все не утешался.

Рустам увез Бахмана в свой дворец.

Берег его, как любящий отец.

И вот к Гуштаспу весть гонцы примчали,

И царь поник в смятенье и в печали.

И разодрал свои одежды шах,

Короной и главой повергся в прах.

Плач поднялся в Иране. И все шире

Весть о несчастье расходилась в мире.

Князья снимали пышные венцы,

Унынием наполнились дворцы.

Гуштасп взывал: «О, сын мой — светоч веры!

Убит… О, скорбь! О, мука мне — без меры!

От Манучихра и до наших лет

Тебе подобных не было и нет.