Шах-наме - Фирдоуси Хаким Абулькасим (1972)

Чтобы Йездан развеял наши беды,

Чтоб силу дал тебе он для победы.

Чтоб вновь звезда Рустамова зажглась,

Чтоб слава по вселенной пронеслась!»

Рустам ответил: «Внемлет пусть предвечный

Твоей молитве, шах чистосердечный!»

И встал он. И, печальный брося взор,

Ушел Рустам, вернулся в свой шатер.

Вернулся, полон горестных раздумий,

С душою, ночи пасмурной угрюмей.

Рустама встретив, Завара спросил:

«Добром ли день нас этот осенил?»

Еды спросил сперва Рустам. Насытясь,

От горьких дум освободился витязь.

И все он брату рассказал потом,

Что было с ним на поле боевом.

Хоть было два фарсанга меж войсками,

В ту ночь не спали люди под шатрами.

И так Рустам промолвил Заваре:

«Опять я в битву выйду на заре.

А ты меня спокойно ожидай,

Будь мужествен, в смятенье не впадай.

Веди мои войска, неси знамена,

Ставь золотое основанье трона.

Перед шатрами в поле жди меня,

Я отдохну до наступленья дня.

Чтоб в силе быть и духом укрепиться,

Не нужно мне на битву торопиться.

А если завтра свет затмится мой,

Не подымайте воплей надо мной.

Пусть я паду, ты — и во имя мщенья —

С туранцами не начинай сраженья.

В поход обратный собирай свой стан,

К Дастану поспеши в Забулистан.

Пусть ведает отец наш престарелый,

Что сила Тахамтана отлетела.

И, знать, угодно было небесам,

Чтоб юношей был побежден Рустам.

Утешь, о брат мой, сердце Рудабы!

Что слезы перед волею судьбы?

Скажи, чтоб воле неба покорилась,

Чтоб неутешной скорбью не томилась,

Я львов, и барсов, и слонов разил,

Меня страшились див и крокодил,

Тяжелой палицей крушил я стены,

Служило счастье мне без перемены.

Но тем, кто часто смерть привык встречать,

Придется в двери смерти постучать.

Хоть сотни лет мне счастье верно служит,

Но мир свое коварство обнаружит».

Так долго вел беседу с братом он,

И лег потом, и погрузился в сон.

Второй бой Рустама с Сухрабом

Лишь, грифу ночи разорвавши горло,

Над миром солнце крылья распростерло,[26]

Встал с ложа сна могучий Тахамтан,

Надел кольчугу, тигровый кафтан

И, шишаком железным осененный,

Сел на коня, как на спину дракона.

Сухраб сидел беспечно за столом

С красавицами, с музыкой, с вином.

Сказал Хуману: «Этот лев Ирана,

Что выйдет в бой со мною утром рано,

Он равен ростом мне. Как я — силен,

В бою, как я, не знает страха он.

Так станом, шеей схожи меж собой мы,

Как будто в форме вылиты одной мы.

Внушил приязнь он сердцу моему.

И я вражды не чувствую к нему.

Все признаки, что мать мне называла,

Я вижу в нем. Душа моя вспылала,—

Поистине — он, как Рустам, на вид.

Уж не отец ли мой мне предстоит?

Томлюсь я тяжкой мукой и не знаю,

Не на отца ли руку подымаю?

Как буду жить я? Как перед творцом,

Предстану с черным от греха лицом?

Нет, и под страхом смертного конца,

Не подыму я руку на отца!

Иль светлый дух навек во мне затмится,

И мир весь от Сухраба отвратится.