Медаль за убийство - Фрэнсис Броуди (2010)

– Вы не будете заботиться ни о ком. Во всяком случае, некоторое время.

– Не отправляйте их в этот проклятый госпиталь на смерть!

Один из детей застонал, и этот стон был больше похож на крик раненого животного, чем на человеческий.

– Там им будет лучше. Вы пойдете со мной.

– Не забирайте их! – Теперь женщина просто умоляла капитана: – Дети там умирают. Попадают туда с корью, а выносят их оттуда мертвыми от тифа.

Она подошла к выходу из палатки, закрыв собою детей.

Ну как можно иметь дело с этими людьми? Этот вопрос капитан задавал сам себе. Если бы она была солдатом, все совершалось бы по уставу. И он мог бы следовать ему, а не отправлять ее в городской магистрат к судье. Ему не следовало проявлять мягкость, иначе он не сумеет бы поддерживать порядок в лагере. Лучше уж иметь дело с ними самому.

В наступившей тишине она угрюмо смотрела на него. Это была симпатичная женщина, исхудавшая, но с хорошей фигурой.

– Вы были замечены, когда покидали лагерь. Исчезла часть продуктов. Вы оказывали помощь неприятелю.

Она отступила от входа в палатку.

– В таком случае расстреляйте меня. Вы только что приговорили к смерти моих детей.

Лежавшая в темном углу палатки женщина подняла голову и на ломаном английском произнесла:

– Вы сошли с ума. Что могла передать Элизабет? Да ничего! Нет еды. Нет хвороста для костра, ужасно, ужасно…

Элизабет Биндеман сказала:

– Она права. Кто из нас может чем-нибудь помочь? Мы шесть часов простояли в очереди за тухлой кониной, которую все равно не на чем приготовить. Нет топлива, чтобы испечь хлеб из муки хоть с жучками, даже если бы у нас была вода.

– Я здесь не для того, чтобы выслушивать ваши жалобы, – с ледяным спокойствием отвечал капитан. – Я прибыл, чтобы провести расследование.

Если бы она стала решительно отрицать свою помощь неприятелю, то он мог, возвратясь к себе, со спокойной совестью написать в отчете, что провел расследование и не обнаружил никаких доказательств подобной помощи. Если бы ее соседка, эта глупая старая карга, засвидетельствовала ее алиби, он мог бы написать, что его осведомитель просто ошибся.

– Вы были замечены покидающей лагерь, мадам.

– И куда же я отправилась после этого таинственного исчезновения? Неужели вы думаете, что я оставалась бы здесь, если бы знала, как отсюда выбраться?

– Я упоминул только об одном случае. Вы совсем недавно сами проделали это.

– И кто же обвиняет меня?

Еще одна причина не отправлять ее к судьям. Это только устроило бы ее – она потребовала в магистрате очной ставки со свидетелем.

– Проводите эту леди в мой офис, – приказал он сержанту.

Всыпать бы ей часок палками по пяткам, а потом посадить в клетку под охрану и ждать, как ее муж или его друзья-буры попробуют вызволить ее.

В комендатуре лагеря капитан Уолфендейл устроил целый спектакль с кучей бумаг.

– Вы были замечены у лагерной ограды две ночи тому назад, когда передавали продукты через проволоку. Прошлой ночью вас видели пробирающейся сквозь брешь в ограде.

На склоне холма были зажжены огни. Туда отправили разведчиков, которые, как обычно, ничего не обнаружили. Буры, как всегда, растворились в сердце гор, следуя по каким-то условным знакам. Незадолго до рассвета небеса озарил взрыв, разнесший на куски железнодорожный вагон. И это было позором для капитана, ведь он полагал, что диверсантами были не буры-партизаны, а Элизабет Биндеман.

Она и не отрицала этого.

– Ваши поезда больше не заберут отсюда несчастные души и не увезут их к смерти, – вот и все, что она сказала.

– За нарушение правил внутреннего распорядка лагеря приговариваю вас к заключению в течение двух недель. Сержант, сопроводите миссис Биндеман в место заключения.

Капитан так и не смог произнести «в клетку».