Анж Питу - Александр Дюма (1851)

– Да, похоже что наш благородный Сен-Жан был их доверенным человеком и получил от тестя и зятя много денег – они хотели его подкупить.

– И он взял у них деньги?

– Еще бы! Деньги у аристократов нужно брать всегда. Но только он сказал: «Добрый патриот не предает нацию ради денег».

– Да, – прошептал Бийо, – он предает своих хозяев, и только. Знаешь, Питу, этот твой господин Сен-Жан, по-моему, большой проходимец.

– Возможно, но это не важно: господина Бертье поймают точно так же, как поймали мэтра Фулона, и их обоих рядышком повесят. Хорошенькие рожи они скорчат, когда будут глядеть друг на друга, а?

– А почему их должны повесить? – осведомился Бийо.

– Да потому что они негодяи, я их терпеть не могу.

– Но ведь господин Бертье бывал у нас на ферме, пил у нас молоко, когда объезжал Иль-де-Франс, прислал Катрин из Парижа золотые сережки. О нет, нет, его не повесят.

– Вот еще! – злобно воскликнул Питу. – Да это ж аристократ, соблазнитель!

Бийо с удивлением уставился на Питу. Под его взглядом тот невольно покраснел до корней волос.

Внезапно почтенный арендатор увидел г-на Байи, возвращавшегося после совещания к себе в кабинет, и, бросившись к нему, сообщил свежие новости.

Теперь уже недоверие выразил г-н Байи.

– Фулон? – воскликнул он. – Глупости!

– Да вот же Питу, господин мэр, он сам его видел, – принялся убеждать арендатор.

– Видел, господин мэр, – подтвердил Питу, прижав руку к груди и отвешивая поклон.

И он рассказал Байи все, что перед этим поведал фермеру.

Бедняга Байи побледнел: он понял весь размер катастрофы.

– И господин Аклок послал его сюда? – пролепетал он.

– Да, господин мэр.

– Но каким образом?

– О, не беспокойтесь, – сказал Питу, неверно истолковав тревогу Байи, – у пленника надежная охрана, по дороге его не похитят.

– Дай бог, чтобы похитили, – прошептал Байи. Затем, повернувшись к Питу, он добавил: – Вы сказали: «надежная охрана». Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду народ.

– Народ?

– Там более двадцати тысяч человек, не считая женщин, – торжествующе объявил Питу.

– Несчастный! – вскричал Байи. – Господа! Господа выборщики!

С помощью пронзительных, отчаянных криков он собрал вокруг себя всех участников заседания.

Пока звучал его рассказ, вокруг слышались лишь испуганные возгласы.

Он кончил, и в наступившей страшной тишине внезапно послышался неясный отдаленный шум, который, проникая сквозь стены ратуши, напоминал гул крови в ушах, какой бывает при сильной головной боли.

– Что это? – спросил кто-то из выборщиков.

– Шум толпы, черт возьми, – отозвался другой.

Вдруг на площадь вылетела карета и остановилась перед ратушей; двое вооруженных людей вывели из нее третьего – бледного и дрожащего.

За каретой под предводительством страшно запыхавшегося Сен-Жана бежала сотня молодых людей в возрасте от двенадцати до восемнадцати лет, отличавшихся нездоровым цветом лица и горящими глазами.

Передвигаясь почти с тою же быстротой, что и карета, они выкрикивали:

– Фулон! Фулон!

Однако двое вооруженных людей успели все же втолкнуть Фулона в ратушу и запереть двери, оставив за ними охрипших крикунов.

– Все-таки добрались, – обратился один из сопровождавших к выборщикам, столпившимся на верхних ступенях лестницы. – Проклятие! Это было нелегко!

– Господа, господа! – воскликнул трепещущий Фулон. – Спасите меня.

– Ах, сударь, – со вздохом отвечал Байи, – вы очень провинились.

– Но, сударь, – еще более встревоженно продолжал Фулон, – я надеюсь, правосудие встанет на мою защиту?

Шум за дверями усилился.

– Спрячьте его поскорее, – крикнул Байи людям, стоявшим вокруг Фулона, – или…

Он повернулся к Фулону.