Сталинград - Энтони Бивор (1998)

Гитлер разработал свои собственные инструкции на зимний период. Он ждал от своих войск «крайне активной обороны и абсолютной веры в победу».[496] Поступило распоряжение танки укрыть от морозов и бомбежек в специальных бетонных бункерах, однако материалы, необходимые для строительства, так и не подвезли, поэтому техника стояла под открытым небом. В штабе 6-й армии тоже разрабатывали подробные планы и среди прочего заказали киноролик – финский научно-популярный фильм «Как построить сауну в поле».[497] Впрочем, сауны, как и многое другое, построены не были. «Фюрер приказал нам защищать позиции до последнего человека, – писал домой в Германию Гроскурт. – Конечно, мы и сами это сделаем, поскольку, если нас выбьют из блиндажей и укрытий, это едва ли улучшит наше положение. Мы знаем, каково это – остаться без крова в голой степи».[498]

В ставке фюрера также решили, что бо́льшую часть тягловой силы 6-й армии следует отвести подальше в тыл – минимум на 100 километров. Это позволит сократить перевозки фуража, которого было нужно очень много. Всего в междуречье Дона и Волги у немецких войск насчитывалось около 150 000 лошадей, а кроме них были быки и даже верблюды. Транспортные части и ремонтные мастерские также отвели назад. На первый взгляд все эти меры кажутся разумными, но впоследствии стало ясно, что допущена не просто серьезная, а роковая ошибка. Дело в том, что значительная часть артиллерии 6-й армии, а также ее медицинские подразделения передвигались на конной тяге.

Боевой дух, по словам одного из фельдфебелей 371-й пехотной дивизии, «поднимается и падает вместе с тем, задержалась почта или доставлена вовремя.[499] Все тосковали по дому. «Мы здесь стали совсем другими людьми, – сетовал унтер-офицер из 60-й мотопехотной дивизии. – И мир вокруг нас совершенно иной. Это нелегко. Но когда приходит почта, солдаты выскакивают из своих убежищ, и остановить кого-либо просто невозможно. Я в это время просто отхожу в сторону и смотрю на них со снисходительной улыбкой».[500]

Мысли многих уже были заняты Рождеством – самым прекрасным праздником в году.[501] Солдаты обсуждали, что подарят им жены. Уже в начале ноября одна из дивизий в список необходимого им, представленный в тыловую службу, добавила музыкальные инструменты, елочные игрушки и свечи.[502]

Но самое главное – составляли списки тех, кто поедет в отпуск. Именно они вызывали больше всего споров и разочарований. Паулюс настоял на том, чтобы в первую очередь отпуска предоставляли тем, кто непрерывно находился на Восточном фронте начиная с июня 1941 года.[503] Те, кому посчастливилось, торопили время, но оно тянулось невероятно долго. Далекий дом казался им нереальной мечтой, чем-то сказочным, а оказавшись все-таки в окружении родных и близких, солдаты ловили себя на том, что не могут рассказывать о тяготах военной жизни. Многие удивлялись тому, что в их родной Германии и не представляют о происходящем на фронте. И открывать им глаза – бессмысленная жестокость. Это будет означать только одно – страдания и тех и других усилятся. Все равно ведь предстоит возвращаться в этот кошмар. Удивительно ли, что солдаты подчас испытывали искушение дезертировать? Впрочем, малодушие отступало перед неизбежностью. Оставалось лишь сказать своим домочадцам: «Прощайте!» Для многих это слово оказалось пророческим – встреча с родными стала последней. Солдаты понимали, что возвращаются в ад. Они вернулись и не знали, улыбнуться им или зло выругаться, прочитав на дорожном указателе на подступах к Сталинграду надпись какого-то шутника: «Вход в город запрещен. Нарушители подвергают свою жизнь и жизни своих товарищей огромной опасности».