Королева - Салли Беделл Смит (2013)

В декабре 1965-го, когда Чарльзу оставалось доучиться в Гордонстоуне последний год, родители принялись обсуждать будущее наследника престола (без участия самого наследника). Трое предыдущих королей – Эдуард VII, Эдуард VIII и Георг VI – учились в Оксфорде и Кембридже, однако дипломов не получали. Поскольку ни у Филиппа, ни у Елизаветы II собственного университетского опыта не имелось, они полагались на мнение архиепископа Кентерберийского Майкла Рэмзи, премьер-министра Гарольда Вильсона, Дики Маунтбеттена (возглавлявшего в это время Штаб обороны), виндзорского настоятеля Робина Вудза и сэра Чарльза Вильсона, ректора и вице-председателя совета Университета Глазго, а также председателя Комитета ректоров и проректоров.

В течение нескольких часов приглашенные обсуждали за обедом различные варианты, а королева слушала. Гарольд Вильсон ратовал за Оксфорд, тогда как Маунтбеттен отдавал предпочтение кембриджскому Колледжу Троицы и Военно-морскому колледжу в Дартмуте с последующей службой на флоте. Именно этот путь в итоге и выбрали. В Кембридже Чарльзу понравилось – не в последнюю очередь из-за близости к охотничьим угодьям Сандрингема с их “изысканнейшей дичью” (13). Поступив в университет осенью 1967 года, он оказался первым августейшим студентом, поселившимся в общежитии. Наставником Чарльза стал бывший консерватор Рэб Батлер, тогдашний ректор Колледжа Троицы.

В общем и целом королева стремилась создать Чарльзу и Анне условия для преодоления себя и предпочитала разговаривать с ними “на равных, по-взрослому” (14), как отметил в 1968 году один писатель. “Я помню, как сдержанно себя вел Чарльз во взрослом окружении” (15), – говорит Мэри Вильсон. Присутствовавшая на обеде в Букингемском дворце в честь делегации из Нигерии Синтия Гладуин охарактеризовала его так: “обаятельный <…> услужливый, присматривающийся ко всем и краснеющий, как дикий шиповник <…> чувствительный, в отличие от своего отца” (16). Готовя детей к требованиям придворной жизни, Елизавета II побуждала их преодолевать трудности и учиться думать своей головой – хотя некоторые приближенные видели в этом подходе попустительство.

“С самого начала им чересчур многое позволялось”, – сообщила фрейлина журналисту Грэму Тернеру, который в пух и прах раскритиковал воспитательные способности королевы. “Эта преждевременная независимость сделала из семьи что-то вроде клуба, – продолжает та же фрейлина. – Чарльз и Анна, в свою очередь, тоже рассуждали так: “Не будем лишний раз беспокоить маму, ей и без нас забот хватает”. Королева и принц Филипп воспитывали детей очень сурово” (17).

Принцесса Анна возразила, что это “просто уму непостижимо” – предполагать у ее матери равнодушие и отстраненность. “Детьми мы вряд ли до конца понимали, какие ограничения накладывает на нее роль монарха, почему она постоянно в делах и в разъездах, однако я не думаю, что хоть один из нас, хоть на секунду, мог подумать, что она не любит нас, как любит детей обычная мать <…> Нам давали возможность искать себя, нас всегда побуждали обсуждать проблемы, проговаривать. Люди имеют право набивать собственные шишки, и, мне кажется, она всегда это признавала” (18).

Из всех детей Елизаветы II Анна была самой уверенной в себе и самодостаточной. Ее отношения с матерью складывались гладко, не в последнюю очередь благодаря общей любви к лошадям. С отцовской суровой любовью она тоже справлялась легко, поскольку слеплены они с ним были из одного теста – оба прямолинейные, пробивные и напористые.