Эра Милосердия - Вайнеры Братья (1976)

- А-а-а! - махнул зло рукой Жеглов и повернулся ко мне: - Мы ведь с тобой и не знаем даже, как звали Топоркова...- Он поднял свой стакан и сказал: - Если есть на земле дьявол, то он не козлоногий рогач, а трехголовый дракон, и башки эти его - трусость, жадность и предательство. Если одна прикусит человека, то уж остальные его доедят дотла.Давай поклянемся, Шарапов, рубить эти проклятущие головы, пока мечи не иступятся, а когда силы кончатся, нас с тобой можно будет к чертям на пенсию выкидать и сказке нашей конец!

Очень мне понравилось, как красиво сказал Жеглов, и чокнулся я с ним от души, и Михал Михалыч согласно кивал головой, и легкая теплая дымка уже плыла по комнате, и в этот момент очень мне был дорог Жеглов, вместе с которым я чувствовал себя готовым срубить не одну бандитскую голову. Жеглов и второй стакан ничем не закусил, только попил холодной воды прямо из графина, багровые пятна выступили у него на скулах, бешено горели глаза, и он теребил за руку Михал Михалыча:

- Они и меня могут завтра так же, как Топоркова, но напугать Жеглова кишка у них тонка! И я их, выползней мерзких, давить буду, пока дышу!.. И проживу я их всех дольше, чтобы самому последнему вбить кол осиновый в их поганую яму!.. У Васи Векшина остались мать и три сестренки, а бандит он, гадина, где-то ходит по земле, жирует, сволочь...

Все вокруг меня плавно, медленно кружилось. Я встал, взял со стола графин, пошел за водой на кухню и почувствовал, что меня тихонько, как на корабле, раскачивает, и веса своего я не ощущаю - гак все легко, будто накачали меня воздухом.

- ...Вашей твердости, ума и храбрости - мало,- говорил Михал Михалыч, когда я вернулся в комнату и, сделав небольшой зигзаг, попал на свой стул.

- А что же еще нужно? - щурился Жеглов.

- Нужно время и общественные перемены...

- Какие же это перемены вам нужны? - подозрительно спрашивал Жеглов.

- Мы пережили самую страшную в человеческой истории войну, и понадобятся годы, а может быть, десятилетия, чтобы залечить, изгладить ее материальные и моральные последствия...

- Например? - уже стоял перед Михал Михалычем Жеглов.

- Нужно выстроить заново целые города, восстановить сельское хозяйство - раз.

Заводы на войну работали, а теперь надо людей одеть, обуть - два. Жилища нужны, очаги, так сказать, тогда можно будет с беспризорностью детской покончить. Всем дать работу интересную, по душе - три и четыре. Вот только таким, естественным путем искоренится преступность. Почвы не будет...

- А нам?..

- А вам тогда останутся не тысячи преступников, а единицы. Рецидивисты, так сказать...

- Когда же это все произойдет, по-вашему? Через двадцать лет? Через тридцать? - сердито рубил ладонью воздух Жеглов, а сам он в моих глазах слоился, будто был слеплен из табачного дыма.

- Может быть...- разводил черепашьими ластами Михал Михалыч.

- Дулю! - кричал Жеглов, показывая два жестких суставчатых кукиша.- Нам некогда ждать, бандюги нынче честным людям житья не дают!

- Я и не предлагаю ждать,- пожимал круглыми плечами Михал Михалыч.- Я хотел только сказать, что, по моему глубокому убеждению, в нашей стране окончательная победа над преступностью будет одержана не карательными органами, а естественным ходом нашей жизни, ее экономическим развитием. А главное - моралью нашего общества, милосердием и гуманизмом наших людей...

- Милосердие - это поповское слово,- упрямо мотал головой Жеглов.

Меня раскачивало на стуле из стороны в сторону, я просто засыпал сидя, и мне хотелось сказать, что решающее слово в борьбе с бандитами принадлежит нам, то есть карательным органам, но язык меня не слушался, и я только поворачивал все время голову справа налево, как китайский болванчик, выслушивая сначала одного, потом другого.

- Ошибаетесь, дорогой юноша,- говорил Михал Михалыч.- Милосердие не поповский инструмент, а та форма взаимоотношений, к которой мы все стремимся...