Эра Милосердия - Вайнеры Братья (1976)

- Не бубни зря, старик,- сказал глухо Жеглов. Балансируя руками, он прошел по раскачивающемуся нашему рыдвану, присел на корточки рядом с Копыриным, крепко взял его за плечо, заглянул в глаза, попросил настойчиво: - Выпить бы сейчас хорошо, Иван Алексеич...

- Оно бы, конечно, хорошо,- уклончиво сказал Копырин, мазнув себя кулаком по жесткому щетинистому усу.- Так ведь ты, Глеб Егорыч, сам знаешь...

- У тебя дома есть,- твердо сказал Глеб.- И хоть сегодня ты своей жены не бойся.

Скажи, что для меня - я со следующего аттестата отдам.

- Так не в том дело, что отдашь,- покачал головой Копырин.- По мне выпивка хоть совсем пропади. Бабы боязно...

А сам уже сворачивал на Складочную улицу, к своему дому на Сущевке.

- Ох, даст она мне сейчас по башке, - боязливо бормотал Копырин. Притормозил у дома и, не выключая мотора, вышел, будто в случае неудачи собирался удрать побыстрее.

- Ждите,- велел он обреченно и нырнул в парадное. Жеглов молча курил, и я не стал ему задавать никаких вопросов. Вот так мы и молчали минут пять, и только папироски наши попыхивали в темноте. Потом вышел из дома Копырин, и в руках у него были две бутылки водки. Он устроился ловчее на своем сиденье, передал бутылки Жеглову, облегченно вздохнул:

- Домой велела не возвращаться...

- Это хорошо,- успокоил Жеглов.- У нас с Шараповым поселишься.

- Ну нет уж,- замотал головой Копырин.- С вами хорошо, а дома все ж таки лучше.

Она у меня, старуха-то, не злая. Горячая только, поорет маленько и отойдет. И стряпает очень вкусно, и чистеха - в руках все горит. Нет, бабка она огневая...

- Тогда живи дома,- разрешил Жеглов.

Заходить к нам в гости Копырин тоже не согласился:

- Какие среди ночи гости? Вот с женой своей помирюсь, налепит она нам вареников, тогда лучше вы ко мне приходите. Завсегда найдется нам о чем потолковать.- И с лязганием и скрежетом "фердинанд" покатил вниз по Рождественскому бульвару.

Мы постояли на улице еще немного, вдыхая чистый ночной воздух.

- Хороший мужик Копырин,- сказал я.

- Да,- сказал Жеглов и пошел в подъезд.

На кухне сидел Михал Михалыч и читал газету. Он вытянул нам навстречу из панциря свою круглую черепашью голову и сказал:

- Много трудитесь, молодые люди...

- Да и вы бодрствуете,- криво усмехнулся Жеглов.

- Я подумал, что вы придете наверняка голодными, и сварил вам картофеля...

- Это прекрасно,- кивнул Жеглов, а меня почему-то рассмешило, что Михал Михалыч всегда называет нашу дорогую простецкую картоху, картошечку, бульбу разлюбезную строгим словом "картофель".

- Спасибо, Михал Михалыч,- сказал я ему.- Может, выпьете с нами рюмашку?

- Благодарствуйте,- поклонился Михал Михалыч.- Я себе этого уже давно не позволяю.

- От одного стаканчика вам ничего не будет,- заверил Жеглов.

- Безусловно, мне ничего не будет, но вы останетесь без соседа. Если не возражаете, я просто посижу с вами.

Мы пошли к нам в комнату, и Михал Михалыч принес кастрюльку, завернутую в два полотенца - чтобы тепло не ушло; видимо, он давно уже сварил картошку.

Посыпали черный хлеб крупной темной солью, отрезали по пол-луковицы, разлили по стаканам. Жеглов поднял свой и сказал:

- За помин души лейтенанта Топоркова. Пусть земля ему будет пухом. Вечная память...

И в три жадных глотка проглотил. И я свой выпил. Михал Михалыч задумчиво посмотрел на нас и немного пригубил свой стакан.

Хлеб был черствый, и вкуса картошки я не ощущал, а Жеглов вообще не стал закусывать и сразу налил снова.

Мы посидели молча, потом Михал Михалыч спросил:

- У вас товарищ умер?

Жеглов поднял на него тяжелые глаза с покрасневшими веками и медленно сказал:

- Двое. Одного бандит застрелил, а другой подох для нас всех, подлюга...

Зашевелились клеточки-складки-чешуйки на лице Михал Михалыча:

- Н-не понял?