Укромный уголок - Анна Даунз (2021)

— Девочка, — выдыхаю я.

Моя дочь издает тоненький беспомощный всхлип и вертится у меня на груди. Лицо у нее раздутое и в складочках, словно кочан капусты; она багрового цвета и вся вымазана ржаво-красной слизью, а голова у нее вытянутая, как у пришельцев на картинках, но для меня это самое прекрасное создание в мире.

Позже возле моей кровати появляется прозрачный пластиковый бокс, установленный на металлическую раму с колесиками, так что я могу возить его по комнате как коляску. С тыльной стороны к нему приклеена розовая прямоугольная карточка, на которой нарисован розовый медвежонок и написаны всякие буквы и цифры.

Аврелия Элоиза Денни.

7,8 фунта[23].

Род. 16 мая в 5.18 утра.

* * *

Моя комната завалена подарками. Вазы со свежими цветами громоздятся на всех плоских поверхностях, розовые воздушные шарики покачиваются под потолком на конце блестящих ленточек.

Я провожу пальцем по бровкам дочери и задыхаюсь от счастья каждый раз, когда они расходятся и снова движутся навстречу друг другу, как крошечные гусенички.

Мне под нос подсовывают чашку с чаем, и я трясу головой — нет, спасибо. Я не хочу ни есть, ни пить, потому что для этого потребуется освободить руки, а они у меня слишком заняты — прижимают к груди тугой теплый сверток. «Если что, — говорю я мужу, — руки у меня будут заняты этим до конца жизни. Никаких больше чашек чая или там кофе или чего еще. Я ее не отпущу».

Он вздыхает. Сердится на меня. У нас случилась ссора — первая после родов и по совершенно дурацкому поводу. Разразилось прямо-таки побоище из-за температуры воды в ванночке и способов правильного купания младенцев. Виновата была я, конечно, — по причине недосыпа. Пробовала извиниться, но сделала только хуже.

Если бы он знал, каково это — быть мной. Иногда мне хочется, чтобы мы поменялись телами и он почувствовал то же, что чувствую я.

* * *

Мы сворачиваемся в клубок под одеялом — только я и она, — и я в семьсот двадцать пятый раз рассказываю историю ее рождения. Теперь это мое любимое занятие. Я каждый раз обнаруживаю в памяти новые подробности. Задача не из легких — как будто пытаешься вспомнить сон. Я изо всех сил стараюсь облечь в слова то магическое действо, но рассказ всегда получается обыденным и банальным. «Эй, мир! — хочется мне заорать в окно, чтобы этот крик пронесся над крышами в небо. — Эй, мир! Знаешь что? Я вырастила внутри себя живое существо, настоящего человека с ногами, руками, ресницами и ногтями! Господи боже ты мой, да ЗОВИТЕ ЖЕ СКОРЕЕ РЕПОРТЕРОВ!» Пусть узнают о Чудо-женщине.

В памяти клубится туман, в ней будто остались только отголоски прошлой жизни. Я помню себя в большой надувной ванне — корчусь там на боку, цепляясь за бортик, дрожу, сотрясаясь в конвульсиях. Были вопли и хрипы, обжигающая боль, и всё мокрое, очень мокрое, и он, он всегда был со мной, рядом, впереди, за спиной, держал меня и поддерживал, и отступал подальше, когда его прикосновения становились невыносимыми, и возвращался, когда я в нем снова нуждалась. Он массировал мне поясницу большими пальцами, когда схватки уже не было сил терпеть, массировал без передышки, согревал и растирал, унимая боль, спасая меня от той агонии, которая теперь кажется выдумкой. Мой мозг стер кошмар из памяти. Стер все подчистую. Если бы не пятна, оставшиеся на ковре в гостиной, я бы решила, что ничего и не случилось.

Я целую дочку в нежные, как лепестки, губки, вдыхаю ее молочный запах, и меня накрывает волна радости, такая мощная, что кажется, будто стенки моего слабого сердца лопнут под ее напором.

Такого острого ощущения близости с кем-то у меня давно не было. Наверняка моя мать вот так же обнимала меня когда-то, но я этого не помню. Зато помню, как сама обнимала ее. Помню, как баюкала на сгибе локтя ее голову и гладила по волосам. Но это не считается. Это происходило в самом конце и никакой радости не приносило. Рукам было липко от крови.