Укромный уголок - Анна Даунз (2021)

Церемония награждения. Несколько дней назад вокруг этого события было столько шума, но сейчас я уже не могу вспомнить подробностей. Какая-то премия за вклад в развитие промышленности. Его компанию номинировали впервые. Он несколько месяцев с нетерпением ждал этого мероприятия. Предполагалось, что я пойду туда вместе с ним. Он даже купил мне платье — оливково-зеленое, шелковое, с высокой талией и длинной струящейся юбкой. Я воображаю себе, как оно сейчас бесполезно болтается дома в шкафу.

У него опять жужжит телефон. Он встает и идет в другой конец помещения. Кладет телефон на столик в углу. Возвращается. Опять садится на стул.

Нечего тут изображать, как ты расстроен, хочется мне сказать ему. Будут другие церемонии награждения. Когда все это закончится и наша девочка поправится, будет еще больше вечеринок, празднеств и шелковых платьев. А когда она немного подрастет, мы станем брать ее с собой. Ей понравится. Она будет сидеть у меня на коленях и улыбаться.

Вечеринки и платья… Да что со мной такое? Мне хочется ударить себя кулаком в лицо. Я погибаю от чувства вины, испытываю к себе отвращение.

Я ласково касаюсь дочкиной щечки — до боли нежной, — трогаю носик и горячий лоб. Провожу пальцем, обрисовывая контур ушка и гладкую бархатистую линию роста волос. Я прижимаюсь губами к ее виску и заглядываю в глаза, изучаю удивительный, ни с чем не сравнимый узор радужки. Все дети уникальны, бла-бла-бла, но я точно знаю, что моя дочь — действительно особенная. Доказательств не счесть, они повсюду — в том, как завиваются ее волосы, в шелковистости кожи и в невыразимой красоте глаз. Они глубокого, насыщенного шоколадного цвета с медовыми крапинками и золотистыми лучиками, а в правом таится сюрприз. Там над зрачком, чуть левее, есть ярко-голубое пятнышко, как лужица среди скал, оставленная за собой приливом. Я заметила его, когда дочери было шесть месяцев и обычный для новорожденных серо-голубой цвет глаз начинал меняться. Пятнышко осталось как печать, как знак того, что она особенная.

Ужас ледяными когтями впивается мне в живот. Я не могу ее потерять. Мое драгоценное чудо. Врачи говорят, все обойдется. Никогда не забуду их липкие пальцы на моем собственном теле — они хватали, тащили, давили, тыкали в меня. Это было в другой палате другой больницы далеко-далеко отсюда. Тогда врачи говорили, что я разбилась. Но они ошибались.

Я снова вижу машину. И дерево. Искореженный металл. Мои воспоминания — смертоносные бриллианты с острейшими гранями. Они режут меня, поэтому идет кровь. Но я им благодарна. Трепетно их храню. Я благодарна за все, что со мной случилось, потому что это привело меня сюда. Это привело меня к ней.

Я кладу голову на металлические перила детской кроватки и безмолвно повторяю свой обет. Я даю ей это обещание каждый день, с тех пор как она родилась.

Я обещаю любить тебя вечно.

Обещаю всегда защищать.

Я сделаю все ради твоей безопасности.

И я никогда, никогда тебя не отпущу.

Глава двадцать четвертая. Скотт

Весь полет прошел для Скотта в страхе — он боялся визита в «Керенсию». Переживал, как встретит его Нина, что она ему скажет. Волновался, думая о том, насколько за время его отсутствия изменилась Аврелия и какие с ней могут возникнуть новые проблемы. Но больше всего его беспокоила Эмили. Скотт не сомневался — Нина сообщила бы ему, если бы у них с Эмили что-то не сложилось. Но все-таки Нина непредсказуема, мало ли что…

Он успокаивал себя тем, что с первого взгляда понял — в душе этой девушки можно читать, как в открытой книге. И он научился это делать, хоть и не сразу.

Поначалу прием сбил его с толку.