Незваный, но желанный - Татьяна Коростышевская (2021)

Евсей Харитонович стрелял из револьвера в улепетывающего со всех ног Старунова. Парень петлял, что твой заяц, и, судя по резвости, ни одна из шести пуль его не настигла. Скоро его нескладная фигура скрылась за снежными островерхими холмами, которых, в этом я могла поклясться, еще недавно и в помине не было.

— Трус! — выругался Давилов. — Трус и мерзавец, дезертир мокроштанный. Ну ничего, есть еще в Берендийской империи мужики с честью. За двоих сражаться буду.

Он отщелкнул барабан, гильзы упали под ноги горохом. Толстые потрескавшиеся пальцы коллежского регистратора слушались его плохо, он вставлял в гнезда новые патроны, оставляя на гладком металле грязные следы. Я посмотрела на Зябликова.

— Чего ты сказать хотел?

Корнет выпучил глаза, я поправилась:

— Изрекай, Геродот.

— Вместе надо было, кучно, проход только амулетом открывается.

— Понятно.

— Отважная женщина боярыня Квашнина, — одобрил Давилов. — Подождем, она непременно…

Не слушая, я подошла к пепельной руне.

— А правду говорят, Евсей Харитонович, что в чардейских разных… — поискав в памяти нужное слово, я выбрала самое красивое, — …кластерах время по-разному идти может? Например, здесь минуточка всего пройдет или две, а внутри два часа?

Я показала на руну, пальцем к ней не прикасаясь.

— Чего не знаю, того не знаю, — признался коллежский регистратор.

То, что его «кластеры» не впечатлили, было даже немного обидно. Геродот мычал — он знал, но я тоже знала, меня по этой теме такие специалисты натаскивали, не фотографам-любителям чета, поэтому к нему обращаться не стала. Помолчали. Из далеких запредельных далей донеслось петушиное кукареканье, сменившееся малиновым колокольным звоном. Рассвет. Там рассвет, значит, все хорошо, значит, Семка упыря удержал, передышку городу до следующей ночи выиграл.

Давилов вытер взопревший лоб, посмотрел на платок, скомкал его, спрятал в рукаве. Ноги изрядно утомились от стояния, я бы присела, но брезговала. Окружающий снег казался мне нечистым, не водою кристальной, а слипшимся пеплом. Оберег задрожал, нагрелся. То ли призывал кто, то ли колдовал во вред. Рассмотреть, тянется ли от груди ниточка и какого именно цвета, я не успела. Вспыхнуло нестерпимо ярко, Фараония возникла из сияющего круга, картинно опершись на посох.

— Елизавета Афанасьевна!

— Она самая! — Чародейка присела в реверансе. — Можете меня отныне великой истребительницей упырей прозывать.

Ее подошвы на снегу оставляли бурые следы.

— С главным-то что, с барином? — спросила я, отведя взгляд. — Он предложение наше принял?

— Упыриной истребительницей и великой дипломатшей. — Хихиканье женщины показалось мне не вполне трезвым. — Поначалу свиристелка дохлая в отказ пошла. «Что вы такое, боярыня, придумали? Какие такие Мани с пузами?»

— С самим графом говорили?

— Чего? А, нет, некромант явиться не соизволил, хотя пошумела я изрядно. С дворецким договаривалась, Асмодеус, что ли, урод трупешный, так его потрепала, что даже личину человеческую потерял, сызнова натянуть не может.

— Госпожа Квашнина, — перебил коллежский регистратор строго, — Мария Гавриловна где? Она в безопасности?

Фараония пожала плечами с томностью, ее возрасту и комплекции не подходящей.

— Асмодеус сказал, ее и пальцем не тронули.

Давилов шагнул к чародейке и наотмашь ударил по лицу, от пощечины голова женщины дернулась, на коже остался грязный отпечаток.

— Прощения просим, боярыня, не в себе вы, пьяны либо заморочены.

— Гадкий ты, Евсейка, — погрозила Фараония пальцем, — от силушки, что по жилам струится, от волшебной чистой силы пьяна. Знаешь, сколько лет таиться приходилось, по струйке, по капельке пользовать? Хотя знаешь…

Квашнина запнулась, посмотрела на меня с виноватой улыбкой.

— Одну минуточку.