Незваный, но желанный - Татьяна Коростышевская (2021)

Взвизгнув по случаю, я отвернулась, наблюдая, как спутники мои преодолевают последние аршины требухи. Прикоснувшись задом к ступеньке, Фараония выдернула артефакт и, задрав неприлично ногу, взобралась наверх. Герочка ее опередил, запрыгнул козленочком, присел у моих ног с видом комнатной собачки. Хуже всех пришлось Давилову, он попытался, кряхтя, подтянуться на руках, но грузное тело мешало. От усилий на граните оставалась глиняная крошка. Чародейка протянула мужику посох, он за него ухватился, повис, дождался, пока Фараония сплетет руну, и вознесся, будто выдернутый из пруда жирный карась. «Рыбы тоже есть не буду, хотя устав вегетарьянский, кажется, позволяет. Так чем тогда питаться? Ватрушками с расстегаями? Тебя с этой диеты разнесет, Попович, за считаные месяцы. От ватрушки, кстати, я бы сейчас не отказалась».

— Ну вот, Гелюшка, — сказала Квашнина, — этого господина зовут Асмодеус, ему тебе поклясться надобно.

— Приблизься, — громыхнул тот, — и назови свое мирское имя.

Отодвинув ногою Зябликова, я преодолела оставшиеся ступени, встала напротив упыря и представилась:

— Надворный советник Попович, мокошьградского чародейского приказа сыскарь. А я вас еще на вокзале запомнила, когда вы меня из Крыжовеня провожали, цилиндр на вас был и воротник бобровый, и лицо. То есть последнего побольше было, прям и щека была, и зубы сквозь эту вашу дырищу не просматривались, и нос орлиный такой. Давно гниете? Лет пять?

Чародейское марево немного просвечивало, за ним угадывалась обстановка приличной гостиной, стол, кресла, фигуры, в этих креслах сидящие. Семен? Так просто и не разглядишь. Сколько до него? Может, аршина два, а может, версты, это уж как повезет. Прыгнуть? Я скосила глаза на Зябликова, он стоял на коленях, покачиваясь из стороны в сторону, мало что соображая от ужаса. Фараония держала посох у груди, может, от атак магических меня прикрывала, Евсей же Харитонович щурился, пытаясь, как и я незадолго, проникнуть взором за янтарную завесу.

— Ты безумна? — предположил после паузы Асмодеус без пафосных уже завываний. — Умишком повредилась?

— Чего? — Риза у него была новенькая, с иголочки, парча, тиснение, жемчуга, а выше я глаз не поднимала. — А, нет… То есть, может, и повредилась по ходу дела, но пока этого не замечаю. Вас болтливость моя чрезмерная удивляет? Так от нервов, от них, зловредных. С нами, барышнями, ведь как: углядим чего противное, это я сейчас не о вашем, господин Асмодеус, обличье, а в общем… — Запнувшись, я поморщилась и предположила плаксиво: — Меняться с нами вы не будете? Мани Бобруйской за тело пристава не отдадите?

Упырь расхохотался, жемчужное шитье пошло волнами.

— Тебе, Попович, торговаться со мною нечем!

За спиною ахнула Квашнина:

— Что значит — нечем? Ты, свиристелка, посмел зарок нарушить и гроб с покойником выкопать?

«Свиристелки» у нее были всегда разные, но одинаково неприличные. Эта конкретно указывала на крайнее легкомыслие упырьей маменьки в выборе постельных партнеров. Ответа чародейка дожидаться не стала: грюкнуло, свистнуло, жемчужные горошины ризы брызнули во все стороны, Асмодеуса сбило с ног.

— Ногу его держи, Геродот! — прокричала я и прыгнула к янтарной завесе, оттолкнувшись ногами от алтарного постамента.

Прорвусь, смогу. Потому что не чародейка ни разу, потому что перехлест этот мудреный только на владеющих силою действует. А простецы вроде меня…

— Геля! — вопила Фараония. — Куда, бешеная?