Эликсир ненависти (сборник) - Джордж Энгланд

— Месье нужно только посмотреть, — ответил этот угрюмый малый, кивнув в сторону лужайки перед домом.

Деннисон, необычайно взволнованный, слишком на взводе, чтобы испытать досаду от бурчания несловоохотливого ломбардца, поспешил вперед. Он торопливо прошагал вдоль длинной стены здания, мимо клумб с тюльпанами и пламенеющими маками, обогнул угол, запыхавшись от переполнявших его чувств.

— О, Небеса! — воскликнул он и остановился, как вкопанный. Стасия и впрямь была здесь. На лужайке под раскидистой липой был выставлен столик с белоснежной скатертью для завтрака на свежем воздухе. С одной стороны сидел Иль Веккьо, с другой его племянница. Сперва у Деннисона возникло только впечатление массы темно-русых волос, крутыми завитками сбегающих по шее, белого платья с коротким рукавом, движения золотого света и пурпурных теней в тревожимой ветром кроне над головой. Картина, безусловно, прекрасная, показалась ему в силу крайнего возбуждения миражом, грезой, явлением слишком хрупким, чтобы к нему приближаться, а не то как бы оно не растаяло и не пропало. Но, мало-помалу приближаясь, он убедился, что это явь. Плоды, хлеб и вино на столе, высокий серебряный кофейник, испускающий аромат, белый завиток несоленого масла и медовые соты, все это свидетельствовало о материальности видения.

Стасия и ее дядя поднялись, приветствуя его.

— А, друг, самое время к нам присоединиться! — с глубокой сердечностью воскликнул старик, хватая руку американца. — Стасия, — и он повернулся к племяннице, — Стасия, видишь? Он пришел. — И, взяв и ее руку, спокойно вложил ее в руку Деннисона. Со странным, внезапно вспыхнувшим в глазах огнем, гость посмотрел на нее. Его лицо было бледным, взгляд внимательным и пылким. Он не произнес ни слова. Округленные контуры ее руки, обнаженной выше локтя, теплый вздымающийся изгиб груди, вызвали в нем трепет первозданного начала, о котором он и не подозревал. В молчании он позволил ее образу запечатлеться в своей душе. С мгновение они продолжили держаться за руки. Затем девушка очень осторожно освободила пальцы. Он непроизвольно положил ладонь себе на сердце, чуть отступил и так стоял перед ней со взглядом, напоминавшим, быть может, о взгляде, каким почитатель Исиды взирал на таинственную завесу, за которой таилось великое откровение.

Иль Веккьо между тем пристально наблюдал за обоими, не без удовлетворения и лукавинки. Наконец, с улыбкой откашлялся и заметил:

— Ну, дети мои, ну, давайте поедим. Невозможно жить даже здесь одним ветром, пейзажами, синей водой или нежными мыслями! — движением руки он предложил свое кресло Деннисону, затем, повернувшись, велел ломбардцу принести из дому еще одно.

То был завтрак, о каком Деннисону даже мечтать не доводилось. Небольшой белый столик, расставленный в тепле и красоте сада за стенами с видами на сосны и плодовые деревья, Средиземным морем вдали, тенью и светом, стал для него источником чар. Он не мог бы сказать, ел он что-нибудь или нет. Голос Стасии, каждое ее движение, самый ее вид, знание о ее присутствии, наполнили его несказанным счастьем.

Птичья песенка тут или там в ветвях, благоухающий тимьяном ветер, медленное движение кудрявых облаков по небу создавали наилучший фон для волшебства, которое покорило его. За всю свою жизнь он никогда не испытывал мгновения, столь влекущего, никогда не знал такой радости. Казалось, здесь все элементы романтической истории: юность, красота, совершенство, все было здесь на могучей высоте над гомеровским морем. Был забыт Иль Веккьо, и все же, когда старик наблюдал, как Стасия цедит кофе, или вслушивался в счастливые речи своего гостя, что-то на его тонких губах настораживало. Наконец, он заговорил:

— Теперь, дети мои, вы должны меня извинить. У меня сегодня с утра идет один опыт. Так что оревуар!