Каменные небеса - Нора Джемисин (2017)

– Так что вот моя теория: я уверен, что твой Шаффа выжил благодаря тому, что любил своих подопечных. Ты и прочие вроде тебя скрашивали его одиночество. Он действительно любит тебя, не сомневайся в этом. – Нэссун проглатывает тупую боль. – Но он нуждается в тебе. Ты делаешь его счастливым. Ты помогаешь ему оставаться человеком, иначе время давно превратило бы его в нечто другое.

Затем Сталь снова перемещается. Это движение нечеловеческое из-за его равномерности, осознает, наконец, Нэссун. Люди быстры на большие движения, но медленны на тонкую регулировку. А Сталь делает все одинаково размеренно. Следить за его движениями – все равно что видеть, как плавится статуя. Но тут он замирает с протянутыми руками, словно говорит: Взгляни на меня.

– Мне сорок тысяч лет, – говорит Сталь. – Плюс-минус пара тысячелетий.

Нэссун пялится на него. Его слова подобны той чепухе, что нес трансмаль – почти разборчиво, но на самом деле нет. Нереально.

Так все же каково это?

– Ты умрешь, когда откроешь Врата, – говорит Сталь, дав Нэссун момент переварить все, что он сказал. – Или если нет, то когда-нибудь позже. И что бы ты ни сделала, Шаффа потеряет тебя. Он потеряет единственное, что позволяет ему оставаться человеком, несмотря на все усилия Земли пожрать его волю. Он не найдет больше никого, чтобы любить, – здесь не найдет. И он не сможет вернуться в Спокойствие, если только не рискнет отправиться снова по маршруту через Чрево Земли. Так что если он каким-то образом исцелится или если ты превратишь его в одного из нас, у него не останется выбора кроме как продолжать жить в одиночестве, бесконечно тоскуя по тому, чего он больше никогда не будет иметь. – Руки Стали медленно опускаются. – Ты понятия не имеешь, каково это.

И затем внезапно, ошеломляюще, он оказывается прямо перед Нэссун. Без размытости, без предупреждения, просто миг – и он здесь, стоит согнувшись в поясе, чтобы его лицо оказалось прямо перед ее лицом, так близко, что она ощущает дуновение воздуха и даже чует запах глины и даже видит, что радужки его глаз в серых слоистых полосках.

– ЗАТО Я ЗНАЮ, – кричит он.

Нэссун отшатывается и вскрикивает. Однако между двумя мгновениями Сталь оказывается в прежнем положении – прямой, с руками по бокам, с улыбкой на губах.

– Так что подумай хорошенько, – говорит Сталь. Голос его снова легок, будто ничего не произошло. – Подумай не только с детским эгоизмом, малышка Нэссун. И спроси себя: даже если бы я мог помочь тебе спасти эту марионетку, садиста, мешок с дерьмом, который сейчас прикидывается твоим приемным отцом, зачем мне это? Даже мой враг не заслуживает такой участи. Никто не заслуживает.

Нэссун по-прежнему трясет. Она отважно выпаливает:

– Ш… Шаффа может захотеть жить.

– Может. Но должен ли? Должен ли кто-либо жить вечно? Вот в чем вопрос.

Она ощущает несуществующий вес бесконечных лет и неявно чувствует стыд от того, что она еще дитя. Но в душе она доброе дитя, и ей невозможно слушать историю Стали, не чувствуя чего-то другого, чем ее обычная злость на него. Она неловко отводит взгляд.

– Я… мне жаль.

– Мне тоже. – Наступает момент молчания. Нэссун медленно собирается с духом. Когда она снова фокусируется на нем, Сталь уже не улыбается.

– Как только ты откроешь Врата, я не смогу остановить тебя, – говорит он. – Да, я манипулировал тобой, но окончательный выбор – за тобой. Но все же подумай. Пока Земля не умрет, я жив, Нэссун. Таково наше наказание: мы стали его частью, связаны с его судьбой. Земля не забывает ни того, кто пырнул его в спину… ни тех, кто вложил нам в руку этот кинжал.