Империя ангелов (перевод Аркадия Кабалкина) - Бернар Вербер (2000)

– Вот-вот! – подхватывает Ваня. – Ты сам сказал, что тебя выбрали из-за внешности.

– Полковник ВВС… – тянет Володя. – Там только и делают, что торгуют мальчиками, это все знают.

– А ты что думаешь, Вася? – спрашиваю я.

Вася пожимает плечами и предлагает сыграть в покер. Первую партию я проигрываю. Вася забирает мою взятку и решает высказать мудрое суждение:

– Думаю, тебе лучше помочь нам вырыть подземный ход.

Я не могу сдержаться:

– Мы никогда его на закончим! Год пройдет, а мы так и будем копаться на одном и том же месте!

Скоро я перестану быть сиротой. Скоро у меня появится настоящая семья. Мои дружки уже принадлежат прошлому. Расставание будет тяжелым, но чем раньше я оборву связи с тремя «В», тем лучше.

Теперь, когда у меня появился настоящий папа, у меня осталось одно желание: выйти отсюда.

55. Энциклопедия

КАК ОТСЮДА ВЫЙТИ? Загадка: как соединить эти девять точек четырьмя линиями, не отрывая карандаш от бумаги?

Решение:

Его часто не находят, потому что наша мысль не выходит за территорию рисунка. Но условия не выходить нет!

Отсюда мораль: чтобы понять систему, надо… от нее отвлечься.

Эдмонд Уэллс,

Энциклопедия Относительного и Абсолютного Знания, том IV.

56. Пападопулос

Эдмонд Уэллс объявляет, что пришел конец любой загадочности. И верно, его загадки ничего не стоит разгадать.

Его Улисс Пападопулос – монах-отшельник. Он построил дом, натащил туда провианта, чтобы хватило до конца его дней, и замуровал дверь.

Свое убежище он расположил с умом – на одном из самых удаленных и самых высоких пиков Андских гор, недалеко от Куско, что в Перу.

Там Улисс Пападопулос медитирует и пишет. Это человечек с черной курчавой бородой, с отросшими ногтями, плохо заботящийся о чистоте тела. Когда десять лет живешь затворником в келье площадью в двадцать квадратных метров, то перестаешь следить за одеждой и за гигиеной. Зачем, если единственные твои гости – пауки?

Монах занят записью последнего афоризма Эдмонда Уэллса, когда к нему наведываемся мы. Афоризм гласит, что, чтобы понять систему, надо от нее отвлечься. Моего друга Рауля это утверждение приводит в восторг. Не этим ли самым занимаемся мы? При нашем приближении Пападопулос резко прекращает строчить.

– Кто здесь?

Холодный душ! Смертный раскрыл наше присутствие! Скорее за шкаф!

Он принюхивается.

– Я вас чую. Вы ведь здесь?

Этот человечек – несравненный медиум. Он вертится на месте, как кот, унюхавший мышь.

– Я чувствую, что вы здесь, святой Эдмонд.

Мы силимся унять свечение наших аур.

– Вы здесь, святой Эдмонд. Я это знаю и чувствую.

Если бы я знал, что превращусь в ангела, страшащегося смертных…

– Я давно вас дожидаюсь, – бормочет писарь. – Одно дело – абсолютное знание, и совсем другое – одиночество…

Мы с Раулем боимся шелохнуться.

– Это я только с виду мистик. У каждого есть предел. Вы пообещали диктовать все, что я пожелаю записать. С тех пор по утрам моя голова, ясное дело, полна текстов, но как же насчет того, чтобы вас увидеть?

Мы старательно ежимся.

– Готово! – восклицает он. – Я вас обнаружил, святой Эдмонд!

Он подскакивает к шкафу, силится опрокинуть его на себя, потом так же внезапно передумывает и отпрыгивает в центр комнаты.

– Раз вы так, я увольняюсь! – гневно провозглашает он. – Извините, но такое неуважение совершенно недопустимо.

В страшном волнении греческий монах хватает огромную деревянную колотушку и обрушивает ее на камни, которыми когда-то замуровал дверь.

Из-за нас писарь решил прекратить свое затворничество! Я пихаю Рауля Разорбака локтем:

– Надо ему помешать. Эдмонд Уэллс никогда нам этого не простит!