Город (сборник) - Клиффорд Саймак

Зверь пригнул голову, встопорщил спину. Хвост колотил из стороны в сторону.

Вот сейчас Бишоп испугался. По коже пробежали мурашки, стало не до шуток.

Он ведь не настоящий?

Настоящий.

Никакая не шалость и не жестокая шутка. Зверь.

Бишоп напружинил ноги, готовый бежать, уворачиваться – или вступить в драку, если уж не будет выхода. Хотя против чудовища, которое смотрело на него через огонь, шансов не было, все равно – он будет сражаться до конца. А какие еще варианты?

Зверь прыгнул. Бишоп сделал рывок в сторону.

Споткнулся и рухнул в костер.

Откуда-то протянулась рука, вытащила из огня. Голос что-то выкрикнул, гневно и предостерегающе.

Потом со вселенной опять что-то произошло. Бишоп почувствовал, что распадается на части, – и вновь стал целостным.

Обожженная рука горела. Одежда тлела, и он принялся охлопывать ее здоровой рукой.

Голос произнес:

– Простите, сэр. Случившееся недопустимо.

Кимонец был высок, гораздо выше, чем те, кого Бишоп видел прежде. Под три метра, пожалуй. Или… Нет, какие три? Он был не выше, чем высокие земляне. Манера держаться, осанка, взгляд, интонации – вот что делало его гигантом.

Это первый кимонец, подумал Бишоп, по которому видны следы возраста. Посеребренные виски, изборожденное лицо – как у охотника или моряка, который вглядывается в даль.

Они стояли лицом к лицу – в комнате, от взгляда на которую у Бишопа перехватило дыхание. Он не смог бы ее описать, такое надо просто увидеть. Не комната – частица тебя, частица мира, частица всего, о чем ты когда-либо думал и мечтал. Комната не имела границ; она растворялась во времени и пространстве; в невообразимом времени и пространстве; и, однако, здесь была жизнь, здесь был уют. Здесь был дом.

А когда он кинул второй взгляд, впечатление было совсем другое. Искренность. Место, где можно жить просто и ясно; комната и ее хозяева словно проросли друг в друга.

– Я с самого начала был против, – сказал кимонец. – И теперь убедился, что не зря. Однако дети так хотели, чтобы вы…

– Дети?

– Ну конечно. Я отец Элейн.

Он произнес не «Элейн», иначе. Элейн была права: это имя ни один землянин произнести не в состоянии.

– Как ваша рука? – спросил мужчина.

– Все в порядке, – ответил Бишоп. – Просто немного обжег.

Он слышал себя словно со стороны. И не мог бы сдвинуться с места, заплати ему хоть миллион.

– Я позабочусь о компенсации, – сказал кимонец. – Поговорим об этом позже.

– Пожалуйста, сэр, – услышал Бишоп свои слова. – Прошу вас, сэр, отправьте меня в отель.

Он уловил вспышку понимания собеседника, его сострадание и жалость.

– Разумеется, – сказал высокий, – с вашего позволения, сэр…

16

Однажды дети захотели щенка. Обычные земные дети, совсем обычные. Они любили играть и захотели щеночка, спутника по играм. Отец возражал: какой вам щенок, вы не умеете за ним ухаживать. Но они так просили, так умоляли, что в конце концов отец принес в дом собаку – прелестного малыша, неуклюжего, с толстым мягким животиком, на нетвердых толстых лапах, с ласковым ясным взглядом, наполненным чистой щенячьей радостью.

Нет, если вы подумали, что дети его намеренно мучили, то вы ошиблись. Просто они были детьми, а дети жестоки. Они его тормошили, дергали за уши и хвост, дразнили. Однако щенка переполняла радость и любовь. Он обожал играть; что бы дети ни делали, он снова прибегал к ним. Он даже испытывал гордость: с ним возятся людские детеныши, а ведь люди – это совсем особая раса, далеко обогнавшая собак в культуре и интеллекте.

Только вот сострадания эта раса не имеет.

Однажды дети отправились на пикник, а вечером, усталые и от усталости рассеянные, ушли домой. А щенка забыли.

А что такого? Дети всегда все забывают, хоть ты что. А щенок – ну, это же просто щенок?

Буфет произнес:

– Вы очень поздно сегодня, сэр.

– Да, – тускло согласился Бишоп.