Город (сборник) - Клиффорд Саймак

Бен опустился на корточки и стал собирать карты. Джимми бросил планшет на стол.

– Не упусти свой шанс, – сказал я. – Самое время посвятить оду вечной любви человека и робота.

– Пошел ты!

– Мальчики, не смейте из-за меня ругаться, – заявила Лулу.

Она уже вовсю распоряжалась нами – и не без причины. Деваться нам было некуда. Если не уговорим ее отказаться от побега, нам конец.

– Есть одна трудность, – снова заговорил я. – По твоим меркам, наша жизнь коротка. Как ты о нас ни заботься, а пройдет каких-то полсотни лет – и мы умрем от старости или еще от чего. И что тогда?

– Она останется вдовой, – подхватил Бен. – Старой безутешной вдовой, и никто не подаст ей стакан воды.

– Я все продумала. Вы не умрете.

– Но как же…

– Сила моей любви столь велика, что невозможное возможно. Моя любовь не даст вам умереть.

Скоро нам это надоело, и мы отправились спать, а Лулу выключила свет и запела колыбельную. Уснуть под этот визг было невозможно, и мы велели ей заткнуться. Лулу не слушала, и Бену пришлось бросить тапком в динамик. Но сон все равно не шел.

Я подумал, что нам надо составить какой-то план, чтобы Лулу о нем не узнала. Это не так-то просто. Она постоянно следила за нами, советовала, заглядывала через плечо – мы и пальцем шевельнуть не могли без ее ведома.

Я понял, что времени уйдет порядочно. Главное – набраться терпения и не паниковать. Выбраться из этой передряги можно только при изрядной доле везения.

Проснувшись, мы молча сидели и слушали, как щебечет Лулу. Как все мы будем счастливы, как нам откроется целый мир и как меркнет все перед лицом любви. Одну половину этой ахинеи она почерпнула в слезливых стишках Джимми, а вторую – в сентиментальных романах, которыми Лулу пичкали на земле. Мне очень хотелось поколотить Джимми, но я сказал себе, что сделанного не воротишь, а пользы от этого все равно никакой.

Джимми скрючился в углу и что-то царапал на планшете. Я поразился, как у него хватает самообладания сочинять стихи в такой момент.

Джимми все писал и периодически швырял исписанные листы на пол, что-то раздраженно бормоча. Один из его листов приземлился точно мне на ногу. Отпихнув его в сторону, я случайно прочел:

Я лодырь и неряха,

Грязная рубаха.

Никто меня не любит,

Никто не приголубит.

Я скомкал листок и кинул в Бена. Тот отмахнулся. Я бросил снова. Он опять отшвырнул листок в сторону.

– Что ты разошелся? – проворчал он.

Я запустил комком бумаги ему прямо в лицо. Бен уже собрался двинуть мне в челюсть, однако поймал мой взгляд и что-то понял. Он стал играть с бумажкой, словно невзначай развернул ее, прочел стишок и снова скомкал.

Говорить мы не могли, так как Лулу ловила каждое слово. Приходилось соблюдать осторожность.

Мы действовали не спеша. Чтобы Лулу ничего не заподозрила, каждый должен был сыграть свою роль чертовски убедительно.

И мы не подкачали. Может, мы просто по природе такие грязнули, но не прошло и недели, как наша каюта превратилась в свинарник.

Мы разбрасывали одежду и специально не уносили ее в прачечную, чтобы Лулу не постирала. Мы заставили стол грязными тарелками и выбивали трубки прямо на пол. Мы не брились, не мылись и не чистили зубы.

Лулу была в бешенстве. Привыкший к порядку мозг робота отказывался с таким мириться. Она уговаривала нас, бранила и читала долгие лекции, а мы в это время продолжали все разбрасывать. Если она нас любит, то должна принимать такими, какие мы есть, и мириться с нашими недостатками.

И через пару недель вышло по-нашему. Только не так, как мы планировали.

С дрожью и обидой в голосе Лулу сообщила, что раз уж мы хотим жить как свиньи, она это стерпит. Ее любовь к нам слишком сильна, чтобы наша неопрятность и прочие мелочи могли встать на ее пути.