Город (сборник) - Клиффорд Саймак

Воспитательница вернулась и мимолетным грациозным движением опустилась на пол перед ним. Словно взметнулся летящий подол юбки, хотя юбок Воспитательницы не носили.

– Итак, – промолвила она, давая понять, что готова его выслушать.

Однако Дин молчал, потому что детский смех по-прежнему наполнял комнату. Казалось, он исходит отовсюду, самозабвенный детский смех, бездумный, радостный смех ребенка, поглощенного игрой.

Мало того, в воздухе ощущалось что-то неуловимо детское, вневременное – веселье, которому нет конца. Словно в комнате подул ветерок из дальней волшебной страны, принеся с собой журчание лесного ручья, шорох палых осенних листьев, а еще запах клевера и ноготков, и непередаваемый аромат чистых смятых простынь в детской кроватке.

– Мистер Дин, – сказала Воспитательница.

Он виновато вздрогнул:

– Простите, я заслушался.

– Дверь в детскую закрыта.

– Я слушал детей в этой комнате.

– Здесь нет детей.

– Разумеется, вы правы.

Но дети были, он ясно слышал их смех и топот маленьких ножек.

Дети были здесь, по крайней мере, тут ощущалось их присутствие, вместе с душным ароматом давно засохших цветов. Равно как присутствие множества других прекрасных вещей: цветов, игрушечных бус, ярких картинок и цветных шарфиков, которые годами дарили Воспитательницам вместо денег.

– В этой комнате так хорошо, – Дин смутился, – что я бы не отказался сидеть здесь всегда.

Ему казалось, он тонет в молодости и веселье. И если он позволит этому бурлящему потоку подхватить себя, то и сам станет его частью.

– Мистер Дин, – сказала Воспитательница, – вы очень чувствительны.

– Я очень стар, – ответил он, – возможно, дело в этом.

Комната казалась древней и старомодной, словно застывший крик, звучащий через два столетия. Маленький кирпичный камин, отделанный светлыми деревянными панелями, арочные проемы окон и дверей от пола до потолка, тяжелые черно-зеленые портьеры с золотым шитьем. Нынешней архитектуре из алюминия и стекла не под силу создать это ощущение основательности и глубокого покоя. Должно быть, здесь хватало пыли и плесени и, вероятно, антисанитарии, но вместе с тем комната рождала ощущение дома.

– Я человек старого склада, – сказал Дин, – и, возможно, впадаю в детство, но я снова готов поверить в сказки и волшебство.

– Это не волшебство, – ответила воспитательница, – так мы живем, и по-другому не умеем. Согласитесь, всем нужно выживать.

– Соглашусь, – ответил Дин.

Он поднял с колен потертую шляпу и медленно встал.

Хотя смех ослабел, а топот стих, в воздухе осталось ощущение юности, жизненной энергии и счастья. Именно оно придавало сияние потертой мебели, рождая в сердце пронзительную радость.

Воспитательница по-прежнему сидела на полу.

– Еще чего-то хотите, мистер Дин?

Дин растерянно мял шляпу.

– Больше ничего. Я нашел ответ на свой вопрос.

И даже сейчас в глубине души он не верил себе, зная, что стоит ему выйти за дверь, как вновь налетят сомнения.

Воспитательница встала.

– Вы придете еще, мистер Дин? Мы будем вам рады.

– Возможно, – ответил Дин и повернулся к двери.

Внезапно на полу возник золотой вращающийся шар, искрящийся миллионами разноцветных граней. Вращаясь, шар испускал свист, который проникал в душу и размягчал ее, словно масло. Снова звучал смех, внешний мир перестал существовать, и комнату наполнил волшебный рождественский свет.

Дин сделал шаг вперед и уронил шляпу. Он больше не помнил своего имени, не знал, кто он такой и как сюда попал; его переполняла бурлящая радость. Дин нагнулся, чтобы дотронуться до шара.

До шара оставалось совсем чуть-чуть… Дин подался вперед, мыском ботинка угодил в дыру на старом ковре и рухнул на колени.