Испанский театр. Лопе де Вега, Тирсо де Молина, Хуан Руис де Аларкон, Педро Кальдерон, Агустин Морето - Молина Тирсо, Де Вега Лопе Феликс Карпио, де Аларко́н-и-Мендо́са Хуан Руис, Морето Агустин, Кальдерон Педро (1969)

И этих слов моих, надеюсь,

Довольно для того, в ком есть

Природный ум и чувство чести.

Ну, а теперь, чтобы ты видел

Мою заботу и раденье,

Узнай, что я тебе, Гарсия,

Нашел прекрасную невесту.

Дон Гарсия (в сторону)

Лукреция моя!

Дон Бельтран

Мой сын,

Вовек не изливало небо

Стольких божественных даров

Ни на кого из бедных смертных,

Как на прелестную Хасинту,

Дочь дон Фернандо де Пачеко,

Которая мои седины

Толпой внучат должна утешить.

Дон Гарсия (в сторону)

Лукреция! Нет, ты одна —

Моя владычица навеки!

Дон Бельтран

Ты что же мне не отвечаешь?

Дон Гарсия (в сторону)

Я твой навеки, видит небо!

Дон Бельтран

Ты что так мрачен? Говори,

Я жажду твоего ответа.

Дон Гарсия

Я мрачен, потому что должен

Отвергнуть ваше предложенье.

Дон Бельтран

Но почему же?

Дон Гарсия

Я женат.

Дон Бельтран

Женат! О небо! Как же это?

Ты тайно от меня женился?

Дон Гарсия

Пришлось, и тайно, это верно…

Дон Бельтран

Кто из отцов был так несчастен!

Дон Гарсия

Сеньор, не огорчайтесь; взвесив

Причину дела, вы найдете,

Что я избег ужасных следствий.

Дон Бельтран

Скорее же! Вся жизнь моя

На хрупком волоске трепещет.

Дон Гарсия (в сторону)

Теперь мне надо изощрить

В последней мере весь мой гений.

(Дону Бельтрану.)

Так вот, отец мой. В Саламанке

Есть кабальеро благородный,

Сеньор дон Педро де Эррера.

Ему от неба был ниспослан

Чудесный дар, второе небо,

Дочь, на ланитах у которой,

Лучами озаряя землю,

Почило два огромных солнца.

Чтоб перейти скорее к делу,

Скажу короче, что природа

Смесила все свои дары,

Чтобы создался этот облик.

Но бессердечная Фортуна,

Блага распределяя дробно,

В противовес ее заслугам

Ее решила обездолить;

И, сверх того, что дом ее

Не столь богат, сколь благороден,

Два брата, раньше, чем сестра,

На свет родились в этом доме.

Я, увидав ее однажды

В ее коляске над рекою,

Сказал бы: «Кони Фаэтона!»[124] —

Будь Эриданом скромный Тормес.

Не знаю, право, кто вручил

Горящий факел Купидону;

Я только ощутил, как сразу

Меня объял внезапный холод.

Какой же может быть огонь,

Пылающий и беспокойный,

Когда душа отрешена

И тело двинуться не может?

Мне рок судил ее увидеть;

Увидев, стать слепцом влюбленным,

За ней, сгорая, устремиться…

В чьем сердце — лед, пусть судит строго!

Я начал под ее окном

Скитаться днем, скитаться ночью,

Я посылал гонцов и письма,

Терзаясь от тоски любовной,

Пока не сжалилась она,

А может быть, влюбилась тоже,

Затем что даже и богини

Любви законам подневольны.

Во мне усиливалась нежность,

В ней возрастала благосклонность,

И небо комнаты ее

Раскрылось мне однажды ночью.

Моя горящая надежда

Уже достичь была готова

Предела безысходной муки

И завоевывала скромность,

Как вдруг — шаги; ее отец

Идет к ней в спальню, как нарочно!

Он никогда к ней не входил,

И, как назло — вот этой ночью!