Испанский театр. Лопе де Вега, Тирсо де Молина, Хуан Руис де Аларкон, Педро Кальдерон, Агустин Морето - Молина Тирсо, Де Вега Лопе Феликс Карпио, де Аларко́н-и-Мендо́са Хуан Руис, Морето Агустин, Кальдерон Педро (1969)

Она, взволнованно, бесстрашно,

Находчиво, — по-женски, словом,

Мое полуживое тело

Спихнула в глубину алькова.

Вошел дон Педро. Дочь ему

На шею бросилась притворно,

Чтобы, укрыв свое лицо,

Успеть оправиться немного.

Они уселись, и отец,

Подчеркивая каждый довод,

Стал предлагать ей выйти замуж

За благородного Монроя.

Она, лукаво и послушно,

Ответила как раз настолько,

Чтоб и отца не огорчить

И чтобы мне не сделать больно.

Они на этом распрощались;

Старик направился к порогу,

Но не успел еще ногой

Переступить его, как тотчас —

Проклятье вечное тому,

Кто изобрел часы, ей-богу!

Мои карманные часы

Забили, возвещая полночь.

Услышав этот звон, дон Педро

Промолвил дочери: «Вот новость!

Откуда у тебя часы?»

Она ответила спокойно:

«Мне их прислал, чтоб починить их,

Племянник ваш, дон Дьего Понсе;

У них там нет часовщиков,

А в них поправить нужно что-то».

«Ты мне их дай, — сказал отец, —

Я сам об этом позабочусь».

Услышав это, донья Санча,

Так звали девушку, проворно

Бежит ко мне, чтоб у меня

Их снять с груди, пока не поздно,

Пока ее старик-отец

Сам не отправился на поиск.

Когда она их доставала,

Шнурки задели, как нарочно,

За пистолет, который я

Держал в руке, на все готовый.

Курок упал, раздался выстрел,

Красавица при этом громе

Лишилась чувств. Старик-отец

В испуге поднял крик и вопли.

Я, видя небо на земле

И гаснущими оба солнца,

Решил, что жизнь моей души

Передо мной простерта мертвой

И что в кощунстве столь огромном

Повинен, по веленью рока,

Извергнутый из пистолета

Свинцовый шарик окрыленный.

Тогда, с отчаяньем в груди,

Я шпагу выхватил для боя;

Мне даже тысяча врагов

Казалась бы ничтожной горсткой.

Чтоб мне отрезать отступленье,

Подобные двум львам голодным,

Врываются ее два брата,

И слуги к ним спешат на помощь.

Хоть без труда мой гнев и меч

Сквозь них кладут себе дорогу,

Но человеческая сила

Бессильна спорить против рока.

Когда я проходил сквозь дверь,

Вплотную прикасаясь к створке,

Я зацепился портупеей

О крюк железного затвора.

Тогда, чтоб отцепить ее,

Я обернулся поневоле,

И в этот миг стена мечей

Передо мной сомкнулась снова.

Тем временем очнулась Санча,

И, чтобы отвратить жестокий

И неминуемый исход

Столь ужасающего спора,

Она решительно и храбро

Замкнула дверь, и с ней мы оба

Остались запертыми в спальне,

А остальные за порогом.

Мы стали громоздить у двери

Баулы, сундуки, коробки;

Ведь даже самый жгучий гнев

Одолевается отсрочкой.

Мы возводили укрепленья;

Но осаждающее войско

Уже расшатывает стену

И дверь уже почти что ломит.

Я, видя, что, при всех оттяжках,

Мне уклониться невозможно

От приговора этих судей,

Столь оскорбленных и достойных,

Что близ меня прелестный друг,

Участница моей невзгоды,

И что испуг с ее ланит

Похитил розовые зори,

Что, не повинная ни в чем,

Она встречает жребий грозный,

Стараясь ловко разрушать

Все, что судьба коварно строит,

Я, чтоб воздать ей по заслугам,

Чтоб умирить ее тревогу,

Чтобы своей избегнуть смерти

И умертвить свои же скорби,

Решенье принял уступить

И предложить, чтоб был положен

Союзом крови между нами

Конец кровавому раздору.

Они, сообразив опасность

И зная также, кто я родом,

Ответили на то согласьем,

Немного меж собой поспорив.

Отец к епископу пошел,