Рождество каждый день - Милли Джонсон (2021)

– Когда ты вернулся на работу после смерти отца. Я знала, через что ты проходил, знала, что ты не мог подготовиться к такому удару, и однажды я остановила тебя в коридоре, собираясь рассказать, что твой отец сказал мне о тебе. Я думала, что это может помочь тебе. Но ты сказал: «Что бы это ни было, это подождет, Мэри».

– Разве? Я так сказал?

– Именно так.

– Но… зачем?

Это отсутствие самосознания вызвало у Мэри раздражение, которое подстегнуло ее сказать:

– Потому что я просто Мэри, которая хранит твою корреспонденцию и делает тебе кофе. Не тот человек, на которого стоит обращать внимание.

Вот так она выпустила наружу то, что сидело внутри нее годами.

Слова, казалось, на мгновение повисли в воздухе длинным хвостом эха. Джек никогда в жизни не краснел, но он почувствовал, как жар поднимается по его щекам, и когда он заговорил, его голос зазвучал необычайно тихо.

– Мне очень жаль, что я так поступил, Мэри. Я не помню этого, но если я и правда так сказал, то, пожалуйста, прими мои запоздалые извинения.

– Не беспокойся, все в порядке.

Мэри приняла его признание, вытерла руки и подумала, что она не осмелилась бы высказать все это Джеку, если бы боялась попасть впросак. Это был первый шаг к тому, чтобы отпустить его. Осознание этого факта принесло волну облегчения и грусти одновременно.

Глава 17

– Что ж, это очень приятно, а? – сказал Люк Бридж, пока они сидели друг напротив друга за столом и клеили бумажную цепочку. – И мы намного вежливее друг с другом, чем за все последние годы.

– Не забудь, что нам нужно подписать и обменяться документами, прежде чем мы выйдем отсюда, – ответила Бридж. – Было бы слишком иронично просидеть вместе несколько дней, а потом забыть обо всем.

– Обещаю, что не забуду, если ты не забудешь, – сказал Люк и лизнул полоску бумаги. – О, этот отвратительный вкус клея.

Бридж издала ворчливый звук согласия и постаралась не думать о том, как она делала бумажную цепь с Люком в последний раз. Но вкус клея подтолкнул и его к воспоминаниям.

– Дежавю, – вздохнул он. – Мне вдруг показалось, что мы вот так делали цепочки раньше. Хотя мы не могли. Мы не похожи на людей, которые делают бумажные цепочки, не так ли?

– Нет, это дежавю, – сказала она.

Он забыл об этом. Забыл тот день, когда цепочка, которую они собирали весь день, превратилась в сплющенную, непригодную для использования, смятую кучу бумаги. Почему же она не забыла? Почему память была наполовину флуоресцентной, наполовину неоновой? Она с нетерпением ждала появления современных технологий, когда можно будет пойти в клинику и лазером вырезать воспоминания.

– Ты можешь вспомнить то первое Рождество, которое мы встретили в квартире?

– Не очень, – сказала она, скривив губы, как недовольный ребенок.

Люк усмехнулся.

– Нет, можешь. Нет ничего плохого в том, что у тебя есть воспоминания. Мы были женаты, мы не можем вычеркнуть это из истории друг друга.

– К сожалению.

– Даже если ты однажды сказала, что я был причиной, по которой бог дал тебе средний палец.

Она не могла не рассмеяться.

– Между нами было достаточно неприязни, мы можем разойтись друг с другом вежливо, – произнес Люк.

– Тебя нет и никогда не будет в списке адресатов для моих рождественских открыток, – ответила Бридж.

Она так долго враждовала с Люком, что не могла придумать верного выхода из этой ситуации. Словно Гензель и Гретель, они шаг за шагом углублялись в темный лес взаимной неприязни, теряясь в нем, задаваясь вопросом, как они могли забрести в такое недоброе место. Они продолжали ссориться, уже не помня, из-за чего.

– Мы были молодыми, глупыми и очень влюбленными, – мягко сказал Люк.

– Глупость – главное слово.

– Я никогда не встречал никого похожего на тебя, Бридж. И до сих пор не встретил, – продолжал Люк.

Бридж перестала сдерживаться.