Рождество каждый день - Милли Джонсон (2021)

Робин помнил. И он был расстроен не меньше. Он обожал мать Чарли.

– Позволь мне сказать тебе, что я выбрал. Это может быть только Вера[48], поющая «Мы снова встретимся», – сказал Чарли.

– О, вот отстой, – поморщился Робин.

– Мне все равно, я хочу эту. И я хочу, чтобы люди подпевали и раскачивались при этом. И даже не пытайся вести переговоры о завещании, я поручил Рубену все юридические вопросы. Ты можешь ему доверять.

Рубен был племянником Чарли, и они очень любили его. Не так, как его сестру Розу, которая, как ни странно, стала навещать их, только когда они узнали, что дядя Чарли заболел. По словам Робина, она кружила рядом, словно голодный стервятник. Его не обманула ее внезапная забота о благополучии дяди.

– Я оставил всю необходимую одежду в гардеробе третьей спальни. В старой коробке от костюма из Сэвил Роу[49]. Я думал, что встречу создателя в темно-сером костюме, в котором мы поженились. Желтый галстук и белая йоркширская роза в петлице, как в тот день.

Тогда они заказали себе все, вплоть до одинаковых туфель.

– Нижнее белье, носки – все это там. И даже не думай про шляпу. У меня от нее голова потела.

– Ты и об этом позаботился? – Робин недоверчиво посмотрел на него.

– Да, Робин. Я хочу избавить тебя от как можно большего количества обязанностей. Я знаю тебя, ты будешь целую вечность ломать голову над тем, что же выбрать. «Он бы хотел эти носки или нет?» Так что я взял это на себя. И не смотри на меня, лежащего неживым в Часовне Покоя, запомни лучше таким, каким я был.

Робин кивнул. Он был благодарен за это: он не думал, что сможет вынести, если увидит Чарли неподвижно лежащим. Чарли и неподвижность не сочетались, он храпел и ворочался, даже когда крепко спал.

– Ничего, если я приду и посижу с тобой?

– Конечно, – сказал Чарли. – Только не жди, что я буду разговаривать. Я также подумал о том, где ты можешь меня развеять. Лучше всего сначала меня кремировать.

Он пихнул локтем Робина, который разразился смехом, несмотря на слезы, навернувшиеся на глаза.

– Не надо, Чарли.

– Мы с тобой, Робин, можем посмеяться над чем угодно.

– Не над этим.

– Я хочу максимум черного, никаких ярких цветов или радуги. Пусть все будет серьезно, черные лошади, цветы – только у тебя. Например, букет с белыми розами. И эти аромантые лилиии «Старгейзер», они мне всегда нравились. Пожертвования вместо цветов – в маленький хоспис на соседней улице. Все это есть в письме, прикрепленном к моему завещанию.

– Тогда нам не нужно об этом говорить.

– Я хочу. Чтобы не было никаких сюрпризов, никаких потрясений. Твой мозг превратится в свекольное пюре. В любом случае я хочу, чтобы службу в церкви Таквитта провел отец Дерек, а не этот ужасный отец Обри, который говорит бесконечно и наводит на всех скуку. А потом я поеду в крематорий один и…

– Ты ничего такого не сделаешь, – отверг эту идею Робин.

– Да, так и сделаю. Ты попрощаешься со мной в церкви, а потом пойдешь и будешь принимать гостей в Таквиттском поместье. К тому времени людей нужно будет кормить и поить. Заодно ты со всеми пообщаешься, это тебя приободрит. Что касается моего праха… В письме я прошу, чтобы ты отнес его в нижнюю часть сада, но я передумал. Я бы хотел, чтобы его развеяли вместе с моими матерью и отцом в море в Уитби. Я не думаю, что покину Йоркшир живым, Робин. Я закончу там же, где и начал.

– Не будь таким чертовски глупым.

– Умирать в той местности, где ты родился, – это определенно счастливая случайность. Как будто бы я вернулся домой ради этого.

Чарли уже попрощался с югом, когда отправился в путь. Он знал, что на этот раз не вернется.

– Не забывай следить за моими пожертвованиями в центр спасения йоркширских борзых, – продолжил он.

– Не забуду.

– И пусть Роза не убеждает тебя, что на службе должны зачитать стихотворение «Не стой у моей могилы и не плачь», я его просто ненавижу.