Оцепенение - Камилла Гребе (2020)

Исаак расстроился и умолял меня поменять решение. Пытался поцеловать меня во время встречи в кафе.

Я снова была близка к падению. Он был так же хорош, как и когда мы познакомились, хотя состриг волосы и устроился на работу в магазин пластинок в Сёдермальме.

Но мне удалось устоять перед искушением. Хоть чему-то я научилась на своих ошибках.

Исаак продолжал настаивать и заявил, что пойдет к властям и потребует разрешение на общение с сыном.

Я испугалась.

Он был биологическим отцом, кто знает, что могло произойти, обратись он к властям.

И мы заключили договор.

Я разрешила Исааку навещать Самуэля два раза в год – на Рождество и на день рождения, а он взамен пообещал не раскрывать правду о своем отцовстве.

Так и вышло.

Самуэлю я сказала, что Исаак мой старый друг, у которого нет семьи, отчего ему очень одиноко. Он добросовестно навещал нас два раза в год между 3 и 15 годами Самуэля, а потом он переехал в Евле и стал появляться все реже и реже.

Насколько мне известно, он никогда не женился и не завел детей.

Говорят, мальчикам важно иметь перед глазами мужской пример. Особенно таким проблемным мальчикам, как Самуэль. Интересно, каким бы он вырос, если бы Исаак принимал более активную роль в его воспитании?

Но я сделала то, что считала лучшим для Самуэля, как когда-то мой отец для меня.

Может, грех в нашем роду и есть, но совсем не тот, который я думала. Может, он в том, что мы не разрешаем детям общаться с людьми, не желающими жить по нашим правилам. Правилам, которые мы сами придумали.

Это грех запрещать детям общаться с родителями.

На станцию прибывает поезд, двери открываются, я захожу в вагон и сажусь у окна.

Я могу уйти из общины.

Не знаю, откуда такие идеи, раньше я об этом никогда не думала. Эта мысль меня ужаснула.

Нет, не могу.

Да и зачем?

Ответ на этот вопрос мне тут же становится ясен: из-за желания жить по нравственным нормам Евангелия мы с Самуэлем и оказались в такой ситуации. И из-за того, что я отказывалась поверить в то, что у Самуэля серьезные проблемы, которые не решить молитвами и рыбьим жиром.

А теперь ничто больше не держит меня в церкви. Кроме друзей.

И Бога.

Но никто же не просит меня бросать Бога? Речь идет только об общине.

Эти мысли меня пугают. Как мне вообще пришло в голову, что я могу оставить общину. Это немыслимо. Решаю пока об этом не думать. Достаю мобильный и звоню подружке Самуэля Александре или кем там она ему является.

Спросить я, конечно, не отважусь.

Она берет трубку после трех гудков, но радость в голосе пропадает, стоит ей услышать, кто звонит.

– Я не знаю, где он, – поспешно отвечает девушка. – Не видела его с понедельника.

– А по телефону вы говорили? – спрашиваю я.

Возникает пауза. Поезд останавливается на станции «Телефонплан», и женщина напротив поднимается, чтобы выйти.

– Нет, – отвечает она. – Мы поссорились…

Она не заканчивает фразу. Я слышу музыку на заднем фоне.

– Не знаешь, где он может быть?

– Нет. Полиция меня расспрашивала. У Лиама они тоже были. Понятия не имею, во что Самуэль вляпался, но предполагаю, что он решил затаиться. Раз полиция его разыскивает.

Я прошу ее связаться со мной, если Самуэль объявится, и прощаюсь.

Тревога нарастает, а с нею и боль в груди. Меня подташнивает. Образы Самуэля, отца, матери, мелькают перед глазами.

Милый Самуэль.

Мое сокровище.

Как мы до такого дошли? Я же всегда думала, что поступаю правильно.

Манфред

Афсанех причесывает Наде волосы крохотной розовой расческой. Закончив, присаживается на стул рядом со мной.

– Разве ей не пора проснуться? – спрашивает она, не глядя на меня, словно это не вопрос, а мольба к высшим силам или крик отчаяния.

– Они говорили, что это займет время, – отвечаю я.