Рулетка судьбы - Антон Чижъ (2019)

От ремней остались красные отметины. Агата растирала запястья, но следы не проходили. Не полицейские, а какие-то звери…

– Прошу отвести меня в сыскную полицию, – сказал она, постанывая.

Меньше всего приставу хотелось разбираться, кто она такая и какое поручение выполняла. Пусть об этом голова болит у господина Пушкина. Раз он эту кашу заварил. Но и так отпускать было нельзя. Нефедьев распорядился, чтобы Оборин продиктовал Трашантому рапорт об обстоятельствах задержания. После чего вернулся на пост. А баронессу, или кто она там на самом деле, в Малый Гнездниковский доставит его помощник. Для чего Трашантому было разрешено взять пролетку. Все-таки даму везти, а не каторжника…

15

Контора нотариуса Эггерса не отличалась от других. Солидная мебель, дорогой ковер, темно-зеленые обои, разлапистая пальма в кадке. Никакой вольности или рождественской елки. Даже бронзовый чернильный прибор на столе посматривал с высокомерием на дам и господ, робко заходивших в кабинет. Сам нотариус, невысокий сухощавый господин, с большой залысиной и маленькими бачками, вышедшими из моды, был затянут в черный сюртук до последней возможности. Фигура его казалась воплощением законности, честности и порядка – в общем, всего того, чем должен быть переполнен нотариус. Как поросенок гречневой кашей.

Пушкин ждал на другой стороне Никольской, пока все известные ему лица не проследовали в контору. Лишь его появление стало неожиданным. Он вошел последним. Эггерс встретил его в приемной, спросив, чем может служить. Пушкин представился. Нотариус удивился появлению сыскной полиции: лица, которым полагалось выслушать завещание, внесены в список. Присутствие посторонних нежелательно. Пушкин пояснил, что занимается расследованием смерти мадам Терновской. И если господин Эггерс желает, может потребовать отложить оглашение завещания до конца розыска. Что лишило бы нотариуса комиссионных. Аргумент был слишком доходчивым. Господину Пушкину милостиво разрешили войти в кабинет.

И он вошел.

Участники волнующего спектакля сидели как можно дальше друг от друга. Что в небольшом помещении было не так просто. У правой стены оказались мужчины. Фудель ерзал на стуле, Лабушев, опираясь на тросточку, был образцом аристократического спокойствия. Легкий испуг в его взгляде был почти незаметен. На другой стороне расположились женщины. Мадам Живокини сидела ближе всего к столу нотариуса, будто от этого зависела ее доля. Плечи ее укрывал белый платок с яркими бутонами. Рядом с ней – Рузо в шапочке-пирожке. Секретарь Терновской сосредоточенно разглядывала пол. Губы ее шевелились. С самого края женского ряда сидела мадам Львова. Тетушка держалась так независимо, что и головы не повернула к племяннику. Впрочем, появление Пушкина никого не обрадовало. Поздоровался только он. Был свободный стул, но Пушкин предпочел встать в углу, откуда было видно все.

Несмотря на характер Терновской, каждый из пришедших хранил надежду на чудо. То есть на долю в наследстве. Вдруг покойная расщедрилась и что-нибудь отписала. Не права оказалась тетушка: никто не поверил, что наследство уйдет в сиротский приют целиком. Даже она не поверила. Что уж про других говорить…

Эггерс пробрался к столу, поклонился сдержанно.