Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила - Мэри Стюарт (2018)

Не знаю, то ли Хассим успел каким-то образом передать Халиде весть о моем возвращении, то ли она обычно завтракала вместе с Джоном Летманом, но только спустя несколько минут после того, как он проводил меня в гаремный сад, девушка показалась на пороге. В руках у нее был поднос, накрытый на двоих. Не скрывая презрения, она грохнула поднос на стол, остановилась, впившись в меня испепеляющим взглядом, и, обращаясь к Джону Летману, разразилась бурным потоком слов на арабском. Ее речь звучала ни больше ни меньше как шипение разъяренной кошки.

Он спокойно выслушал ее, всего один раз перебив раздраженным возгласом, а в конце концов, взглянув на часы, заявил что-то повелительным тоном. Похоже, это удовлетворило рассерженную красавицу. Во всяком случае, она замолчала и удалилась, на прощание снова испепелив меня взглядом и рассерженно взметнув черные юбки. Нынче утром, заметила я, она не подкрасилась; прелестный шелковый наряд тоже куда-то исчез. На девушке было простое рабочее платье из порыжевшей черной материи, к тому же не слишком чистое. С улыбкой, к которой примешивалось раздражение, я подумала, что если девушка боится, как бы соперница не перешла ей дорогу, то ей вряд ли стоит принимать меня в расчет: ведь добрых двадцать четыре часа я не видела ни горячей воды, ни расчески, а утомительное путешествие по солнцепеку к истокам Нахр-эль-Салька и обратно отнюдь не прибавило мне свежести. Однако если говорить серьезно, то каким образом могла я объяснить Халиде, что совсем не собираюсь вступать с ней в состязание за Джона Летмана?

Летман заметно смутился:

– Прошу прощения. Выпейте, пожалуйста.

Он налил вина в бокал и протянул мне. Я взяла бокал, и наши руки соприкоснулись. Его рука была красновато-коричневая, моя – едва тронутая загаром. Но с одного взгляда было ясно, что мы оба – белые. В конце концов, может быть, опасения девушки небеспочвенны.

– Бедная Халида, – заметила я, пригубив вино. Это был тот же самый прохладный золотистый напиток, которым я наслаждалась вчера. Я торопливо добавила: – Ей досталось так много хлопот. Как вы думаете, она не обидится, если я оставлю ей чаевые? Этим утром я не оставила, потому что не знала, удобно ли это.

– Обидится? – Голос Летмана едва заметно зазвенел. – Ни один араб не обидится из-за денег.

– Очень разумная точка зрения, – заметила я и взяла с блюда немного кефты – ароматных мясных тефтелек, венчающих горку риса. – Скажите, тот водопад, что я видела на горе у истока Нахр-эль-Салька, имеет какое-нибудь отношение к культу Адониса, о котором вы мне рассказывали?

– Прямого отношения не имеет, но неподалеку есть небольшой храм, который, как считается, был некогда подчинен храму Венеры в Афке. Его можно увидеть, только если подняться на гору из ущелья… Не видели? Что ж, он не стоит того, чтобы специально ради него совершать путешествие к истоку.

Остаток трапезы прошел в приятной беседе. Мне легко удавалось удерживать разговор на отвлеченных предметах. И слава богу. Я знала, что мои способности к обману не безграничны, а недавняя встреча с Чарльзом была слишком свежа в моей памяти. Поэтому следовало по мере возможности избегать разговоров о семейных делах, и я не слишком настаивала на повторной аудиенции у тетушки Гарриет. В этом, похоже, интересы Джона Летмана впервые совпадали с моими.

Едва завтрак закончился, Летман поднялся на ноги. Если я не возражаю… У него много дел… Он просит прощения… Я поспешно и, пожалуй, чересчур горячо заверила его, что не имею ничего против его ухода. В саду все задремало в послеполуденной жаре, и я сказала Летману, что с удовольствием посижу здесь над книжкой. А нельзя ли мне потом чуть повнимательнее обследовать дворец? Нет, конечно, не тетушкину половину, но можно ли мне побродить в других местах? Здесь так красиво… Хотелось бы осмотреть… Другого такого случая больше не представится… Нет, конечно, у меня и в мыслях нет нарушить покой тетушки Гарриет… нет нужды даже сообщать ей обо мне…