Малуша. Пламя северных вод - Елизавета Дворецкая (2020)

И сейчас еще она оставалась невестой Волха – лишь через два месяца она сможет передать золотой перстень какой-то другой деве. Мальфрид не пыталась сейчас загадывать, как пойдет дальше нить ее судьбы: слишком многое еще оставалось неизвестным и лишь ждало решения. Но так или иначе она знала: взяв ее чадо на руки и признав своим, Дедич неразрывно связал и ее с собой. Свидетелей было мало, но боги и деды слышали. Судьба ее как матери Волхова чада находилась в его руках. И от этой мысли она, держа возле груди его ребенка и видя благодарный, восхищенный взгляд его земного отца, чувствовала такой покой, какого не испытывала, казалось, ни разу за всю ее жизнь. Двенадцать лет назад вспыхнуло пламя Искоростеня, сожгло ее волю и счастье. Теперь наконец последние угли того пожарища угасли в ее душе. Покрылась землей и травой память бед и потерь, белый пояс Зари вывел ее на верную дорогу к счастью. Избавившись от бремени, благополучно родив здоровое дитя, Мальфрид ощущала себя сильной, как земля, и ничто не могло бы ее сокрушить.

Младенец выпустил грудь и заснул. Мальфрид осторожно погладила его мягкие волосики. В этом крошечном существе жила сила богов словенских, мощь северных вод. И этой силе предстояло выстоять в схватке не с кем-нибудь, а с земным Перуном – Святославом киевским. Уже совсем скоро.

* * *

Три дня Мальфрид с ребенком оставалась в бане, но каждый день ее навещали женщины из Будгоща и окрестных селений. Из Люботеша Велебран привез свою мачеху, вторую жену отца: его родная мать умерла, когда рожала своего первенца, и было ей тогда всего четырнадцать лет. Женщины приносили обычные подарки: полотно, рушники, сорочки, кашу, мед и яйца; всем хотелось посмотреть на дитя Ящера. Мальфрид казалось, иные разочарованы, что ее младенец не имеет ни хвоста, ни лягушачьих лапок, ни хотя бы рук по локоть в золоте. Но ей новорожденный очень нравился: оправившись, он стал таким миленьким, что загляденье.

Вот она перебралась назад в избу, но еще трижды ходила в баню, чтобы очиститься после перехода Огненной реки. На седьмой день сожгли солому, на которой чадо родилось. Чтобы полностью вернуться к обычной жизни и больше не считаться «полупокойницей», Мальфрид предстояло выждать целых шесть недель, и только наречение ребенка полностью вернет ее к обычной жизни. Этот срок казался неимоверно долгим: как знать, что успеет случиться за целых шесть недель!

Но уже на девятый день, когда в Будгоще готовились в первый раз выгонять скотину на луга, с запада, от верховьев Шелони, подошла плесковская дружина. Однажды, когда Мальфрид кормила ребенка, к ней заглянул Бер и сказал, чтобы приготовилась принять важного гостя; вид у него был возбужденный и веселый, но что за гость, он не сказал. Волнуясь, Мальфрид застегнула сорочку и отдала чадо Кюлли, чтобы унесла в бабий кут, за занавеску. Едва она успела накинуть темный платок, как на крыльце послышался шум и топот, говор нескольких мужских голосов. Потом дверь отворилась, вошел Бер, а вслед за ним Улеб Мистинович.

Ахнув, Мальфрид поднялась на ноги. Улеба она знала прекрасно: с пяти лет она росла на дворе Мистины и играла со всеми его детьми. Когда пять дет назад Улеб после разрыва со Святославом вынужден был уехать из Киева, она лишь начинала вылупляться из скорлупы детства, и в ту пору дружны они не были. В две минувшие зимы, когда она ненадолго оказывалась в Плескове, они тоже виделись, но общались мало. Улеб оставался в ее памяти отроком; в молодом мужчине с рыжеватой бородкой она видела мальчика, который защищал их, девочек, если Святослав уж слишком расходился, играя в набег на царство Аварское (им, как младшим, всегда доставалось изображать авар).

Улеб тоже был рад ее видеть; он казался непривычно оживлен и взбудоражен.

– Я слышал, слышал, ты уже второе божье дитя родила! – смеясь, говорил он, когда подошел поцеловать ее. – А первый малец как?

– Тише! – Мальфрид закрыла ему рот. – Ты не знаешь разве…