Он уходя спросил - Борис Акунин (2022)

С другой стороны через пестрое сборище навстречу нам так же неторопливо двигался хозяин, приветствуя гостей, говоря каждому пару слов, целуясь с дамами и пожимая руку кавалерам. Мне не понравилось, что каждый, кто был в маске, приподнимал ее, показывая свое лицо.

– Поторопимся, пока он нас не перехватил, – нервно сказал я.

Мы были уже у самой двери, когда сзади раздалось:

– Какой умопом’ачительный вы’ез! Кто вы, п’ек’асная Каллипига? С кем вы?

– Вы переборщили с нарядом, – процедил я. – Теперь выкручивайтесь.

Мари остановилась, а я тронулся дальше, будто меня это не касалось.

Но моего плеча коснулась рука. Покосившись, я увидел огромный алмаз, сверкавший на костлявом пальце.

– Ну-ка, ну-ка, кто это у нас?

Обернувшись, я опустил голову и обреченно прошептал:

– А вы угадайте.

Поскольку я оказался за спиной у Мари, мой взгляд остановился на ложбинке между ее ягодицами и не мог оторваться от этой картины, но мысль лихорадочно билась. Пуститься наутек? А «стража» у выхода?

– Судя по фигу’е… – протянул Зибо, глядя на меня снизу вверх (вблизи он оказался низкоросл и субтилен). – Макс, это вы?

Я вспомнил, что читал где-то, будто основатель династии Бобковых, дед этого изломанного хлыща, пришел в Санкт-Петербург в лаптях. Как же быстро скисает русский квас, если насыпать в него медных монет…

– Нет-нет, вы – Мейей’хольд. Ну конечно!

– Холодно, – просипел я и слегка толкнул Мари в спину: выручайте!

– П’аво, я те’яюсь, – улыбнулся Кащей и протянул руку, чтобы приподнять мой колпак.

Мари шлепнула его по запястью:

– Даю подсказку. «Дворняжкой не был у бобковых он отродясь, чай не таковский».

– А-а, это вы, enfant terrible! – засмеялся хозяин. – «Я люблю смот’еть, как уми’ают дети». Это де’зко и талантливо. Ну, а ваша ‘усалка кто?

– Та, кто может утянуть на дно.

Мари оплела меня руками, положила голову на мое плечо.

Зибо поднес к губам зеленую прядь ее фальшивых волос, поцеловал.

– Лучше утяните меня. Я совсем не п’очь быть утопленным вашими ‘учками.

Я издал угрожающее рычание – на мой взгляд, грубиян-футурист повел бы себя именно так. Схватил Мари за плечо и уволок прочь.

– Вы слышали, что он сказал про детей? – шепнул я ей на ухо. – Невероятно!

Она ответила:

– Как раз вполне типично. Маньяки подобного склада, совершив убийство, еще долго потом находятся в ажитации, не могут думать ни о чем другом и, бывает, сами себя выдают, проговорившись. Кажется, мы на верном пути.

По дому, весьма обширному, с множеством коридоров и поворотов, Мари вела меня уверенно.

Шум голосов остался позади. Мы были одни.

– Спальня за углом налево, – пробормотала сыщица.

Толкнула высокую белую дверь. Нащупала на стене выключатель.

Я увидел постель под балдахином в виде китайской пагоды. Стены были похожи на иконостас – так плотно висели там картины. Они занимали и весь потолок.

Стиль и манера одни и те же: нечто бледное, меланхоличное, навевающее зевоту. Для спальни, пожалуй, в самый раз. Посмотришь, и глаза сами собой слипаются.

– Пюви де Шаванн, – произнесла нечто непонятное Мари, повертев головой.

Показала на золотое, рельефное панно в противоположном конце просторного помещения:

– А вот и «Врата рая». За ними таинственная «Храмовая зона». Нам туда.

Приблизившись, я увидел: это не панно, а двойная дверь, украшенная золочеными панелями тонкой работы.

– Уменьшенная копия знаменитых ворот Гиберти из флорентийского Дуомо, – сказала моя спутница. – Ну-ка, как ее открыть?

Мы наклонились, стали изучать замок. Он был электрический, новейшей конструкции.

– Здесь «Фома Иванович» не поможет, – заключил я. – Ход замка блокирован. И фонендоскоп, как с механическими сейфами, тоже не решит задачи. Нужно знать код.