Лучшая ученица - Ирис Мэй (2020)

Теперь он точно не имел права на слабость. Теперь, когда жизнь Гвен в любом случае связана с другим. И от того, сумеет ли она привязаться к тому, другому, с чего вообще начнётся их взаимодействие, зависит её счастье.

Единственное, что сейчас можно и должно сделать — не мешать этим новым отношениям. Заставить Гвен поверить, что всё другое — всего лишь фантазии, неоправданные, невозможные… неразделённые. Ей так должно быть легче, и это единственное, что он ещё может для неё сделать.

— Ты сама не понимаешь, что говоришь, — мягко проговорил он, делая несколько шагов назад, от неё. — Гвеннет, мне крайне лестно твоё внимание, но… Но ты ведь взрослая умная девушка, ты должна понимать, что между нами ни о чём, кроме дружеской привязанности, не может быть и речи. У меня давно своя сложившаяся жизнь…

Прозвучало неубедительно. Конечно, он ведь не только сам себе не верил, но и вовсе не хотел обманывать. Отчаянным усилием заставлял себя проявить ответственность, сохранить трезвый ум… Вот только, похоже, иногда всё это бессильно перед обычной человеческой слабостью.

Гвен нежно улыбнулась в ответ, нисколько не скрывая недоверия к произнесённым словам.

— Вы хотите сказать, что я вам не нужна? Что я сама всё придумала, и вчерашний вечер тоже ничего не значит? Если так, скажите это прямо. Дайте слово, что только теперь вы по-настоящему искренни, и я не стану навязываться. Но скажите прямо.

Нужно было ответить утвердительно. Раз и навсегда разрубить эту безвыходную, безнадёжную историю. Заставить Гвен верить, что у неё ничего нет в настоящем, и поэтому нужно строить жизнь заново. С новыми симпатиями, новыми стремлениями и мыслями. Однажды ведь она уже отбросила прежнюю жизнь, и он свидетель, как успешно и естественно у неё получилось влиться в новый для неё мир. Всего-то нужно — ещё раз начать заново…

Но у него не хватило духу. Не нашлось сил грубо её отвергнуть, отказаться…

— Ты сама не понимаешь, что говоришь, — вместо десятка убедительных жестких фраз, которые сейчас имели бы смысл, повторил он. — Важно ведь совсем другое, понимаешь? Подумай о себе, о грядущей жизни. Ты ведь не знаешь, как всё получится — может, совсем скоро ты будешь счастлива, а эти минуты вспомнишь только как случайную ошибку. Не нужно ничего усложнять, Гвен, так тебе же будет проще.

— Вы правы, — внезапно согласилась она, но не успел де Триен перевести дух, принимая свою горькую победу, как она продолжила: — Никто из нас не знает, что будет впереди. Так какой смысл отказываться от настоящего; зачем приносить жертвы, которые всё равно могут оказаться неоправданными?

Де Триен с невольным восхищением покачал головой. Как ловко, непринуждённо она перевернула по-своему всё, что он пытался внушить. И почему её слова звучат так убедительно, правильно? Так, что никаких сил больше не остаётся стоять на своём…

Едва осознавая, что делает, он протянул руку, невесомо коснулся её щеки. Гвен не шелохнулась, только глаза вспыхнули неприкрытой радостью и теплом.

— Как же ты не понимаешь… — бессильно выдохнул он. — Милая, дорогая моя малютка!..

Это было признанием. И капитуляцией. И Гвен сразу всё поняла. Она счастливо засмеялась, запрокинув к нему голову, заманчиво подставляя губы.

— Рудольф…

Он больше не смог с собой бороться.

Никогда ещё он не был так счастлив и так несчастен, как в эту ночь. Всё, что раньше казалось важным, как-то отступило, потускнело, словно случайное воспоминание. А единственным, что имело настоящую ценность, оказалась хрупкая девушка в его объятиях.

Он никак не мог её отпустить; даже в полудрёме, когда оба уже выбились из сил, продолжал прижимать её к себе, гладил узкие белые плечи, тонкую спину. Гвен отзывалась на каждое движение, чертила на его коже одной ей известные незримые узоры.